Шрифт:
Царица отрицательно покачала головою.
– Не жди ты этого!
Царь с сердцем отвернулся от нее, и голова его опять упала на подушки.
– А ты лучше смотри за нею! – тяжело дыша, заговорил он. – Да накажи Марье Ивановне, чтобы она глаз не спускала… Так-то!.. Ты вот от меня что-то нынче все скрывать начинаешь, а довелось мне услышать, у тебя в тереме неладное творится: воры объявляются; всякие зелья у девчонок находят… какая такая девчонка с зельем поймана?
– Э, государь, пустое! Не тревожься ты, Христа ради. Кабы что было важное, стала ли бы я скрывать от тебя?
– То-то пустое! Нет, видно, не пустое, коли я говорю. Прикрыли, затушили дело, а о деле том вся Москва кричит, – какая такая девчонка с зельем попалась, спрашиваю, а ты отвечай мне прямо!
– Да есть тут одна… к Иринушке приставлена!… – с великой неохотой и новой тревогой прошептала царица.
– То-то и есть, к Иринушке приставлена!.. Быть может, от этой девчонки и беда вся.
– Нет! – воскликнула царица. – Кабы она в чем была виновата, не стала бы я покрывать ее. Иринушка больно ее любит, так в нее и вцепилась, сама плакала, на коленях меня упрашивала. Не троньте, говорит, Машутку, люблю я ее, она ничего дурного не сделала и сделать не может.
– Машутка… – прошептал царь, припоминая. – Ах да, бойкая такая, быстроглазая! – вспомнил он. – Чего ж это Иринушка так к ней привязалась? Неладно тут что-то. Не она ли и ослушивается нашей с тобой воли? Не она ли и про королевича Иринушке шепнула да и вести ей всякие передает о нем?
Царица заволновалась.
И как это ей самой до сих пор не пришло в голову. Ведь и то правда!
– Смотри в оба! – между тем говорил царь. – Чтобы хо рошенько следили за этой Машуткой, и как только что – не покрывать ее! Да и что за приятельство между нею и нашей дочкой?… Ох, тяжко мне! – вдруг простонал он, хватаясь за грудь, и замолчал.
Царица тоже ничего не говорила.
Так прошло несколько минут. Царь задремал.
XV
В это время в укромном уголке царицына терема, в опочивальне царевны Ирины, происходила тоже беседа, горячая и быстрая, под страхом, что кто-нибудь придет.
Царевна говорила Маше:
– Ну что ты мне душу надрываешь, Машуня, чего ты меня успокаиваешь? Что ты твердишь мне, зачем я худею да скучаю? С чего же мне радоваться? Вся жизнь опостылела. Да и на себя посмотри, та ли тоже и ты, что была прежде?
Действительно, за этот год большая перемена произошла в обеих девушках. Обе они созрели, обе похорошели, но при этом вид их был печален, не тот, что прежде. Даже Маша уже не казалась бесенком. В ее больших темно-серых глазах явилось совсем новое выражение. Она теперь слушала царевну и вздыхала.
– Подумай только, ведь целый год прошел с того далекого вечера, – продолжала Ирина, – целый год я его не видала! И не было за это время не только дня, но и часу, чтобы не думала я о нем, не вспоминала. На миг один он был со мною, но кажется мне, будто весь век его знала и любила!..
Маша вздохнула при этом еще глубже.
«А я… – мелькнуло в ее мыслях, – ведь и со мной то же. Кабы она знала… только никто о том и никогда не узнает!..»
– А он… что с ним? – жаловалась царевна. – Ведь вот уж сколько времени мы ничего, как есть ничего про него не знаем. На Москве ли он еще или уже уехал?
– Ну, это-то мы знаем, – перебила Маша. – Говорят, вот и хочет уехать, да держат его, не пускают, в плену он… и все из-за своего упрямства…
– Да вот видишь! А ты тогда что говорила?
– Что же я говорила, царевна?
– Забыла, видно!.. Я-то не забыла. Ты ведь уверяла меня, что стоит ему повидаться со мною – и он откажется от своей еретической веры и крестится в веру православную.
– Да, это точно я говорила, – вспомнила Маша, – так и теперь повторяю то же. Сама поразмысли: кабы ты его попросила хорошенько, он бы и не смог отказать тебе, а ведь виделись вы тогда всего на одну малую минутку, ни слова не сказали друг другу.
Царевна покачала головой и горько усмехнулась.
– Нет, Машуня, видно, я ему пришлась не по нраву. Кабы так полюбил он меня, как я его полюбила, не выждал бы он этого долгого, тяжкого года; кабы любил он меня – не стал бы упрямиться. Он и думать обо мне позабыл, одно только и в помышлении у него, как бы выбраться отсюда скорей в свою басурманскую землю. Видно, там девицы лучше меня, больше ему по вкусу!..
– Ах, нет, нет, не говори так, царевна! Что такое мы знаем? Может, он истомился пуще нашего… пуще твоего, – поправилась Маша.
– Да пойми ты, пойми, Машуня, не могу я так больше жить – тошно мне, душно! Уж хоть бы один конец, а то что ж это такое?