– То есть заранее определить ничего нельзя, каким бы талантливым человек ни казался?

– Были люди, с которыми мы начинали вместе, люди, на которых я смотрел, как на богов. На несколько порядков талантливей меня, образованнее. И в какой-то момент они окукливались, и все. Все! Мы встречались через 10 лет, я на них смотрел и думал: боже мой, на этих людей я когда-то молился!

Почему один человек продолжает развиваться и литературно, и интеллектуально, и духовно, и эстетически, а другой тормозится? Этого никто не знает. Это, видимо, как в спорте. Самый здоровый вдруг выдыхается и становится никуда не годным. А какой-то шибздик вдруг оказывается на пьедестале.

– Может, потому, что он более упорный, дисциплинированный?

– Это само собой. Это еще одно условие. Я, например, проработал, сидя на вольных хлебах, 15 лет. Я работал дома, и то, что зарабатывал, то и имел. У меня была жуткая внутренняя дисциплина. Если я не садился рано утром и не отрабатывал свои 4–5 часов за столом, у меня начинался, как у наркомана, карачун такой. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Меня ломало. И вдруг я понимал: я уже два дня не работал!

И когда я пришел в «Литературку», меня, естественно, поджидали сюрпризы. Иду, например, по коридору и говорю сотруднику: позвони писателю такому-то, сделай то-то. Встречаю через две недели, спрашиваю: позвонил? «Ой, нет! Я думал, ты забыл». Я говорю: дорогой мой, я пишу роман, где 100 действующих лиц. Я помню, кто с кем спал, кто во что одет, что говорит, у кого какие родители. Я помню миллионы деталей. Неужели ты думаешь, я забуду данное поручение тебе?! Даже не мечтай об этом. И очень быстро привел всех в чувство. Они-то думали, что пришел творческий балбес такой, ничего не помнит. А я как раз благодаря этой внутренней самодисциплине все помнил и был предельно собран.

Но это другой вопрос. Я знаю талантливых людей с колоссальной дисциплиной, но это все равно люди одного романа, одной книги. Все должно слиться воедино. Это обязательно везение, внутренняя дисциплина и способность к развитию. Когда это совпадает, получается серьезное явление. Убери один из этих факторов, и все. Все коту под хвост. Ты прекрасно работаешь, но тебе не везет, допустим. Жена бросит, на голову что-то упадет, посадят, не дай бог. Все в жизни случается…

– На сегодняшний день ты, бесспорно, один из самых преуспевающих наших писателей. Книги раскупаются мгновенно, постоянные аншлаги на спектаклях, экранизации. Один только «Козленок» переиздается уже 15-й раз. Так почему не сидится тебе в Переделкине? Зачем «Литературная газета»?

– В нашем писательском мире я не то что имею какие-то богатства, но, наверное, наиболее благополучен с материальной точки зрения. Бог меня наградил широкими жанровыми способностями. Я могу писать и пьесы, и прозу, и публицистику, и телесценарии. Но у писателя в России чувство гражданского долга всегда обострено до предела, и кто говорит, что литература – это личное, домашнее, просто врет. Он не сумел в своем творчестве затронуть струны народной души. Тебе не дан талант глаголом жечь сердца людей – ну и сиди помалкивай.

Согласился я на эту должность, потому что воспринимал ее в первую очередь как миссию. Потому что я сам переживал, когда замалчивались мои вещи… Я был единственным, кто в 93-м году публично выступил против расстрела Белого дома. После этого моя фамилия в «Литературной газете» не упоминалась 5 лет. И я мечтал сделать такую газету, чтобы писатель, деятель культуры печатался в ней не из-за политических убеждений, а в силу своего таланта и литературного дара. Лимонов – пусть Лимонов, Аксенов – пусть Аксенов. Это крупные писатели. Их творчество важно для нашей культуры – они будут в «Литературной газете». Как и многие другие. Не важно, каких взглядов они придерживаются. За одним исключением – газета не трибуна для шизофреников и экстремистов.

– Наряду с ломкой в обществе меняется и наш язык. Его коверкают все кому не лень – от безграмотных чиновников до «просвещенных» литературоведов…

– В обычные времена из бездарного графомана классиком не станешь. Но сейчас, в эпоху цивилизационного слома, можно все. Ходит, например, такой, как я его называю, литературный проходимец Пригов. Представляется публике чуть ли не литературным гуру. И его серьезно обсуждают. Хотя читать то, что он пишет, невозможно. Я в Индию прилетаю, читает девочка доклад – «Образ милиционера в поэзии Дмитрия Александровича Пригова». Бред сивой кобылы. Я подхожу, спрашиваю: как вам не стыдно? Чего вы индусам-то голову морочите? Она мне отвечает: «Я понимаю, ерунда все это, но у нас завкафедрой – его знакомый, он мне тему доклада и определил». Что здесь еще добавишь?..

Плюс в язык входит огромное количество новой лексики, связанной с подвижками информационными. Но русский язык настолько могуч, что он переболеет, все это переварит, а ненужное отторгнет. Вот для этого существует классическая литература. Она и дает эталон языка в его существовании на данный период. Формирует вершинную норму. Но есть еще практическая норма. Практическую норму формируют средства массовой информации. Прежде всего – телевидение. И это уже задача государства, чтобы люди, которые допущены до вещания в эфире, устраивались туда не как брат, сват, жена, друг, любовница, а проходили серьезнейшую аттестационную комиссию. Чтобы ведущий владел русским языком, чтобы было нормальное литературное произношение, определенный культурный уровень. Чтобы, слушая его, зритель поправлял свою речь.