– Он не хочет никого обвинять, – говорит Пола. – Между прочим, я знала женщину, которая попала в автомобильную аварию и потеряла обе ноги. Так ей пришлось на пластмассовых протезах ходить! А по ночам она их под кровать убирала…

– Да ну? – удивляется Даррен.

А медсестра просит Джима показать свою ступню, и наконец-то воцаряется ничем не прерываемая тишина.

Только в половине одиннадцатого им, наконец, разрешают покинуть пункт экстренной помощи. Рентген показал, что перелома нет, но дежурный ординатор подозревает, что у Джима порваны связки, и в качестве превентивной меры ногу Джима до колена запаковывают в голубой гипс и дают ему с собой пузырек с болеутоляющим, а также – во временное пользование – казенные костыли.

– Мне всегда так хотелось походить на костылях… – говорит Пола Даррену.

– Ей-богу, ты и с ними смотрелась бы отлично, – тут же откликается Даррен. И оба краснеют.

А медсестра говорит, что Джиму здорово повезло, и голос ее звучит немного смущенно, когда она объясняет, что только благодаря невероятной величине его ступней и огромным размерам башмаков ущерб оказался минимальным. Она дает Джиму листовку, в которой описано, как ухаживать за гипсовой повязкой, и талон на повторное посещение врача через две недели. Когда она спрашивает, смог бы Джим узнать водителя той машины в лицо, Джим начинает так сильно заикаться, пытаясь произнести слово «н-н-нет», что она перестает его мучить и, поправив прическу, советует Поле и Даррену все-таки отвести Джима в полицию, когда у него пройдет шок. Даже если он не хочет никого преследовать в судебном порядке, говорит она, существует служба защиты жертв дорожно-транспортных происшествий, а по «телефону доверия» можно получить консультацию психолога. Теперь не то что раньше, убеждает их медсестра, когда слово «психолог» считалось чуть ли не ругательным, теперь существуют самые разные способы помочь человеку, оказавшемуся в такой ситуации.

Пола и Даррен настаивают на том, чтобы взять такси и отвезти Джима домой. Деньги у него они взять категорически отказываются. Пола рассказывает Даррену обо всех несчастных случаях, которым она была свидетельницей, включая настоящую кучу-малу из столкнувшихся на шоссе автомобилей, заодно она сообщает, что одной ее приятельнице сожгли ухо щипцами для завивки волос. Джим настолько устал, что не в силах думать ни о чем, кроме сна. Он прямо-таки мечтает поскорее добраться до своей складной кровати, он словно видит ее перед собой вместе с одеялами и подушкой, словно слышит скрип ее пружин.

Возле дорожного знака, приветствующего осторожных водителей и поставленного напротив Луга и горок для любителей роликов и скейтборда, Джим просит его высадить.

– А где же твой кемпер? – спрашивает Пола, вглядываясь в ряды тесно стоящих домов. Вся Кренхем-вилледж, кажется, безостановочно мигает разноцветными рождественскими огоньками, вызывающими мимолетную резь в глазах и боль в висках. Джим указывает на тупичок и говорит, что живет там, в самом конце, где дорога кончается и начинается пустошь. Видно, как за его домиком на колесах дрожат и раскачиваются под сильным ветром черные ветви деревьев.

– Мы могли бы тебя проводить, – говорит Пола. – Могли бы хоть чайник тебе поставить.

– Тебе ведь, наверно, помощь понадобится, – подхватывает Даррен.

Но Джим благодарит их, отклоняя все их великодушные предложения. Никто никогда не бывал внутри его жилища. Это самая сокровенная часть его самого – та, которую никто не должен видеть. При этой мысли он испытывает острую боль, точно между ним и остальным миром возникла очередная, свежая, преграда.

– Ты уверен, что сам справишься? – не отстает Даррен.

Джим кивает, потому что не может заставить свои губы повиноваться. Он машет водителю такси, всем своим видом показывая, что у него все в порядке и он всем доволен.

За микрорайоном расстилается пустошь, темная, бескрайняя. Бесчисленные слои земли и травы стали со временем фундаментом для камней. Убывающая луна висит над пустошью и домами, и тысячи миллионов звезд посылают тонкие лучики своего света сквозь годы. Стоит земле сейчас потянуться, раскрыть свои объятья и поглотить эти дома, дороги, уличные столбы и огни, и даже памяти о людях не останется. Останется только эта тьма, спящие холмы и древнее небо.

Такси разворачивается и едет назад мимо Луга, в темноте видны его задние красные огоньки. Потом автомобиль заворачивает за угол и мгновенно исчезает. Джим остается один. Он стоит и смотрит в раскинувшуюся перед ним ночную тьму.

Тайна выплыла наружу исключительно по ошибке. Собственно, тайна сама себя выдала, вырвалась на волю, как собака, которая без разрешения забегает в чужой сад, а ты даже перехватить ее не успеваешь. Вот только никакой собаки у них, разумеется, не было, потому что у отца была аллергия на шерсть домашних животных, и он сразу начинал чихать.

Мать заглянула к Байрону перед сном, чтобы еще раз измерить ему температуру. Люси уже спала, и Байрон уже давно ждал, когда мать к нему зайдет, но тут позвонил отец. Байрону не было слышно, что мать ему говорит, – она говорила очень тихо и медленно и ни разу не засмеялась своим переливчатым смехом, – а когда она вошла к нему в комнату, то сперва минутку постояла, опустив голову, словно никак не могла понять, где же она оказалась, похоже, она даже самого Байрона не сразу заметила. Вот тогда он и решил сказать, что у него болит живот, – это было примерно то же самое, что напомнить Дайане, что он ее сын.