— Вы, Лева, из Куйбышева. Я помню вас мальчиком. Вы сын Анны Ивановны и Сергея Павловича?

— Да, да! — восклицает Лева. — Я помню вас, как вы сидели на собрании и слушали проповедь.

— Я самая. В те годы я жила в Самаре, это моя духовная родина. А потом я переехала в Москву и являюсь членом Московской церкви.

— Почему же вы здесь? — спросил Лева.

— Я пришла хлопотать о Якове Ивановиче Жидкове. Его арестовали. Он наш пресвитер. Я хорошо его знаю: ни в чем неповинный человек. Впрочем, сколько сейчас арестовано невиновных братьев и сестер! Но за Жидкова я решила хлопотать, доказать, что он не виновен, чтобы освободили, или хотя бы добиться передавать ему продукты с передачами.

— О, благослови вас Бог, что вы в такое трудное время заботитесь о заключенном! — с восхищением сказал Лева. — Ведь теперь даже вольные братья боятся вольных.

— А как вы сюда попали, зачем? — поинтересовалась сестра.

— Ищу правды. Недавно освободился из второго заключения и убежден, что верующие не виновны, не государственные преступники. Я этот вопрос исследовал, и это так.

— Верно, это так. Но можно ли добиться правды у людей неверующих в Бога? — спросила сестра. — А где вы остановились, к кому заехали?

— Ни к кому не заехал. У меня адресов верующих нет. Сестра задумалась:

— К себе я вас пригласить не могу: работаю как служанка, переночевать негде, и дать вам адрес кого-нибудь из верующих тоже не могу. Все напуганы — перепуганы, боятся.

— Об этом не беспокойтесь. Господь все усмотрит. В это время кто-то подошел к Леве:

— Вы Смирнский?

— Да.

— Следуйте за мной.

Леве выписали пропуск, и он вошел с этим человеком в огромное здание. Длинные коридоры…

— Скажите, как это вы снюхались с этой сектанткой? Так быстро. Уже сидят и беседуют.

Лева молчал.

— Святым духом, что ли, познакомились?

Сестра эта была Евдокия Аполлинариевна Егорова (Дуся Егорова). Она много потрудилась для братьев. И ныне, будучи старушкой, притом инвалидом, живет и бодрствует в Москве. Добиться справедливости в отношении Якова Ивановича Жидкова ей не удалось. Его осудили и отправили на Колыму.

Лева молчал. Они поднялись на следующий этаж и опять шли длинным коридором. Сколько, сколько кабинетов! Все за номерами. Сотни, сотни комнат, в каждой из них сидят следователи и работают день и ночь. И в результате эта огромная «фабрика правосудия» выдает продукцию — эшелоны приговоривших людей, несчастных, оторванных от жизни и семей. И сколько горя, слез матерей, осиротевших детей породили эти кабинеты! Сколько мук, страданий испытывают здесь обвиняемые! И вот здесь где-то, в подвалах или в других зданиях, за решетками сидят братья. Сидит Яков Иванович Жидков и другие. А вот он, Лева, на свободе. И, движимый какой-то особой силой, пришел и проник в это место бездны страданий.

Леву ввели в кабинет. Уже смеркалось. В комнате было светло от ярко горевших электрических лампочек. За столом сидели двое.

— А, Лева Смирнский! Давно ли вы прибыли из Горной Шории в Куйбышев? — спросил один из сидящих.

Другой назвал дату, когда Лева приехал в Куйбышев, и начал рассказывать все данные о нем и об его отце. Когда отец был в Мелекесе, куда уехал и где сейчас находится.

Лева был прямо ошеломлен. Какая изумительная информация и как быстро! Все знают о нем! Ему стало ясно, что у них при УНКВД СССР имеется замечательная картотека всех бывших под судом и следствием и «подозрительных» людей. И они могут быстро навести справки о каждом.

— Так скажите, зачем вы к нам пожаловали?

— Я это не могу сказать. Я это могу сказать только самому Ежову.

— Но Николай Иванович так занят! Ведь он не только руководит нашей работой, но возглавляет всю партийную организацию Москвы. У него нет ни минуты свободного времени. Мы вначале должны выслушать вас и, если будет нужно, доложить ему. И тогда, если он найдет необходимым, он вызовет вас.

Как ни старался Лева доказать, что этот вопрос особый и нужно ему лично изложить его Николаю Ивановичу, они говорили, что это невозможно, что устроить свидание с ним они не могут, и что Ежов дал им полное полномочие рассматривать все особо важные дела.

Внутренне молясь, Лева решил, что можно исповедовать Христа и перед ними и искать истину, начиная с них, так как, судя по знакам различия, они занимают большие посты.

— Кратко говоря, суть дела заключается в том, — начал Лева, — что на протяжении многих лет, будучи два раза в заключении, я убедился, что к нам, верующим, относятся неправильно, считают врагами, вредными людьми, и многие осуждены. Я хочу представить материалы, и не только материалы других людей, но самого себя, чтобы убедились, что верующие во Христа — честные, трудолюбивые, могут быть и учеными, и что притеснять их несправедливо.

— Как вы сказали? — нахмурился один из них, — Притеснять? Вы еще скажите: на верующих у нас гонения. Вы должны отлично знать, что у нас полная свобода вероисповеданий и никаких гонений нет, а если арестовывают попов и сектантских проповедников, то не за веру, а за контрреволюцию.

— И если закрываются молитвенные дома и церкви, — добавил другой, — то это только потому, что народ отходит от религиозного мракобесия, верующих становится все меньше, и народ требует закрытия пустующих храмов и разрушения этих зданий — притона лжи и беззакония.