Грачёв Юрий Сергеевич
Шрифт:
Казалось бы, в благодарность за доброе отношение, за такое проявление сознательности нужно было указать «спасибо» верующим села, дать им возможность собираться, молиться и славить Бога. Но, увы, этого им так и не разрешили. Местные руководители, конечно, были бы не против дать возможность верующим помолиться, но какая-то дальняя сила давила, запрещала, препятствовала. Между тем, в то же самое время местами, и не только в Москве, но и во многих других городах, люди открыто совершали молитвенные богослужения и никто не притеснял их. За что же верующим села Тяглое Озеро досталась такая доля?
Глава 20. Пасхальная ночь
«Что вы ищите живого между мертвыми?»
Луки 24, 5.
Приближался самый светлый, самый радостный праздник — Пасха, Светлое Христово Воскресение. Чудный день, когда христиане вспоминают победившего смерть Спасителя, приветствуют друг друга целованием и, на возглас: «Христос воскрес!» громко, с верою отвечают: «Воистину воскрес!»
Готовились к этой встрече чудного праздника и в селе Тяглое Озеро. Лева хотел порадовать не только здешних верующих, но и дорогих верующих в Куйбышеве, в Чапаевске. Как это сделать? Сохранился старинный, древний обычай: крашеные яйца. Лева получил за апрель зарплату — 436 рублей, из них 100 рублей уплатил хозяйке за приготовление пищи, еще 100 рублей перевел нуждающимся и 100 рублей отложил на покупку яиц для того, чтобы поздравить близких с Пасхой.
«Самое основное — для людей больше, для себя меньше» — записал он в. своей книжке.
Яйца он решил не красить, сделать цветную наклейку на каждом из них и на ней написать текст или куплет гимна.
Одну корзину яиц он направил в Чапаевск, другую — в Куйбышев.
Настал канун желанного праздника. В селе было обыкновение — пасхальную ночь встречать в собрании, размышляя о Спасителе, отдавшим жизнь за грехи людей, погребенном, а потом воскресшем. Думали, что если и запрещали собираться, то можно будет все же хоть группами по домам встречать рассвет и петь и славить Иисуса.
Ни у кого и мысли не было, чтобы устроить большое, пышное угощение, но все думали только об одном: отдохнуть душой и побыть хотя бы немного вместе.
Но, увы! Желания не сбылись… Несмотря на имевшуюся партийную директиву — избегать оскорбления религиозных чувств верующих, и сам праздник и встреча его были скромны. Приехали люди, было дано задание, были даны цифры, была организована подписка на заем.
Леву вызвали в сельсовет.
— Вы меня вызвали, чтобы подписаться на заем? — спросил он председателя сельсовета.
— Да, но не только…
— На какую сумму вы рекомендуете мне подписаться на заем? — обратился Лева к председателю.
— Я вам советую на месячное жалованье; мы, конечно, понимаем, что вы сейчас живете очень бедно, но заем — это дело государственное. Мы вам кой-чем, быть можем, и поможем.
— Ну, конечно, я готов подписаться…
И Лева подписался на месячное жалованье. Он хотел уже уйти, но его остановили:
— Вы нам нужны.
— Чем могу быть полезным?
— Вы знаете… — сказал ему руководящий подпиской. — Мы слышали, вы имеете большое влияние на село. Так мы обсуждали насчет вас… Подписка будет производиться всю ночь в сельском Совете. Сюда будут вызываться люди и с ними будет проводиться беседа. Так вот: от вас ничего не требуется, вы только должны сидеть около председателя сельсовета. Можете не говорить ни слова, но ваше присутствие необходимо.
На душе у Левы было грустно, невыразимо грустно и тяжело. Чудная пасхальная ночь, дивный рассвет… а тут — сиди, дыши этим прокуренным табачным воздухом — и молчи! Отказаться — как быть?
Он пытался подыскать какой-нибудь текст Писания, который оправдывал бы его отказ, но как ни вспоминал, ему, наоборот, вспомнилось:
«…И если кто принудит тебя пройти с ним одно поприще, — пройди с ним два».
Конечно, по существу тут никакого принуждения нет, но все же говорят: ты должен присутствовать.
— Хорошо, — ответил Лева, — я приду.
Это была ночь с 5 на 6 мая 1945 года. Никогда не забудет ее Лева. Рассыльные по очереди приглашали крестьян и вводили их в сельсовет. Там их убеждали подписываться на определенную сумму, ими указанную.
— Да что вы? Как я могу! — вздыхал крестьянин. — Ведь я раздет, посмотрите, какие на мне штаны. Ведь вы знаете, как я живу…
— Нет, ты должен, — убеждали его. — У тебя есть овца, продай ее и заплатишь. Мы тебя не принуждаем, это добровольно, но подумай…
И крестьянин сидел, думал, шли часы… Наконец вставал, подписывался и уходил. Иного выхода не было.
Потом другая женщина. Она тоже разводила руками:
— Да как, да что? Да разве я могу столько?
А ей указывали, что может продать поросят или какую другую живность и заплатить.
Пришел один из посланных и сообщил, что такая-то женщина не идет, говорит — больная.
— А, доктор, вот иди, проверь, может она идти или нет? Может быть, притворяется, что она больная…
Лева шел. Шел, как убитый. Он знал: там жила вдова, у нее много детей, но ее вынуждали тоже подписаться и что-то продать. Увидев Леву, она махнула рукой и сказала: