— Мне надо поговорить с вами наедине, — сказал пресвитер. — Так работать, как вы, не годится, понимаете?

Он наклонился к Леве и тихо сказал:

— Из-за вас мне уши дерут, дерут… вы понимаете?

Лева не стал расспрашивать пресвитера, кто и как драл его за уши, — он все это отлично знал и понимал.

— Так вот, — продолжал пресвитер, — вам нужно быть потише. Ну, одним словом, не лезть на рожон, вы и так много пострадали, живите потише, ходите на собрание. От молодежи подальше. Ездить я вам тоже не советую. Вот приедет ваша жена, будете учиться, живите, как все верующие, и все будет хорошо.

Лева молчал. Ему было очень больно слышать эти слова.

— Дорогой брат, — продолжал пресвитер. — Если вы не будете вести себя тихо, то будет плохо. Во-первых, самого себя погубите, потеряете паспорт, который вам дали, — все потеряете. А потом подведете все дело Божие: из-за вас тут и молитвенный дом закроют. Подумайте об этом хорошенько…

Лева молчал. Он встал и наконец сказал;

— Будем молиться об этом, дорогой брат. Я против вас ничего не имею, люблю и уважаю вас. Но — пусть Сам Господь руководит мною…

Много размышлял Лева, размышлял и на коленях. И был в костях его огонь, и он не мог удерживаться. Он абсолютно не видел никакой опасности воли, которая бушевала кругом, он лишь видел Христа, его Голгофскую жертвенную любовь, и эта любовь звала его к подвигу, звала на ту дорогу, по которой шел и Христос, и иного пути для него не было.

«Буду учиться, хорошо учиться, — думал Лева, — заниматься научной работой и в то же время буду всегда держать в руках святое Евангелие и везде, где только можно, и жизнью, и делом, и словом буду Его свидетелем.

Погибнуть, спасая хотя бы одну душу, лучше, нежели жить впустую, не исполняя заветов Христа. Свои каникулы, все возможности отдам для Него, ведь столько еще кругом не знают спасения, столько людей гибнут…

Господи, помоги мне, веди меня, как Сам Ты хочешь, а что будет — я не думаю. Ведь без воли Твоей и волос с головы не упадет». И он тихо пропел:

«Дай трудиться для тебя, Господь.

Любовью всем служить

с утра раннего и до заката дня.

А когда велишь работу

мне земную Ты сложить,

на небесный клич тогда предстану я».

… Наказать даже одного человека за его религиозные убеждения есть конечно одно из самых страшных злодеяний в мире; но наказывать огромное количество людей, преследовать целую секту, пытаться искоренить мнения, которые, проистекая из самого состояния общества, служат лишь проявлением дивной и роскошной производительности человеческого ума — все это составляет не только одно из самых вредных, но и одно из самых безрассудных дел, какие только мы можем себе представить.

… Мы много слышим о мучениках и исповедниках — о тех, которые были умерщвлены мечом или сожжены на огне, но почти ничего не знаем о гораздо большем числе тех, которые одною угрозою гонения были доведены до наружного отречения от своих убеждений и, принужденные, таким образом, к отступничеству, которого ужасалась их душа, провели остальную жизнь свою в постоянном, унизительном лицемерии. В этом именно заключается настоящее зло религиозных гонений. Когда, таким образом, люди бывают вынуждены маскировать свои мнения, то в них образуется привычка обезопасить себя посредством обмана и покупать безнаказанность ценою лжи; для них ложь становится одной из ежедневных потребностей, а лицемерие — одним из обычаев…

Г.-Т. Бокль. История цивилизации в Англии. Том I. Русск. перев. 1866 г.

Прошли годы, и по закону судимость уже снята, но последствия наказания дают себя чувствовать ежедневно, даже по прошествии чуть ли не четверти века. Медицинская работа в местах заключения за отсутствием реабилитации не входит в трудовой стаж, а поэтому Лева получал зарплату пониженную, не соответствующую стажу его работы. Когда же он достиг шестидесяти лет, то не смог получать пенсию по старости и труду: у него не хватало десяти лет к 25 годам необходимого стажа.