Обменявшись еще несколькими любезностями и поблагодарив миссис Андерсон за содействие, мы отправились на станцию.

— Итак, Холмс, что вы об этом думаете? — спросил я, как только мы отошли на безопасное расстояние.

— Пока ничего, Уотсон. Конечно, это изумительная задача, но, не будучи знакомым с историей вопроса, я пока не могу действовать. Я чувствую, что мои познания о Бразилии прискорбно скудны, так что придется мне провести какое-то время за книгами.

Мы сели на поезд и за всю дорогу до Бейкер-стрит не обменялись и десятком фраз. В тот вечер Холмс был никудышным собеседником, и я покуривал в кресле, наблюдая, как он снимает с полок одну книгу за другой: парламентские отчеты, справочники, географические атласы и тому подобное. Некоторые из них он бегло просматривал, другие внимательно читал, делая подробные записи. Когда в тот вечер я удалился на покой, он все еще был погружен в свои занятия.

Проснувшись на следующий день, я увидел, что Шерлок Холмс уже ушел. Я позавтракал в одиночестве и принялся ждать новостей. Незадолго до полудня какой-то мальчик передал мне сообщение: Холмс просил встретиться с ним в больнице Святого Варфоломея.

Прибыв туда, я сразу же направился в лабораторию, где он проводил многие свои исследования. К своему ужасу, я увидел, что он сидит на низенькой табуретке, обнаженный до пояса, а к его руке присосалось несколько маленьких пиявок, которые уже покраснели от крови. Возле него стоял таз с водой, в котором плавало еще с десяток этих отвратительных тварей, включая пару крупных кровососов, взятых Холмсом из оранжереи.

— Насколько я понимаю, вы изучаете поведение пиявок? — осведомился я.

— Да, Уотсон, — ответил Холмс. — Здесь у нас европейская медицинская пиявка, Hirudo medicinalis, которая, конечно, сильно уступает размерами своим амазонским сородичам — те могут вырасти в длину до восемнадцати дюймов. Однако все основные особенности у них одинаковы. Я изучаю, каким образом она присасывается к жертве. Сначала она закрепляет на коже заднюю присоску, расположенную на конце хвоста, затем переворачивается и прикладывает к коже переднюю присоску, наконец, повреждает кожу и начинает сосать. Насосавшись, как говорится, до отвала, на что у европейской пиявки уходит минут двадцать, а у амазонской — около сорока, она отпадает.

Обследовав с помощью лупы ранки на коже и рот этих созданий, я обнаружил, что у них три челюсти с множеством мелких зубчиков, которые оставляют характерное трехлучевое повреждение, напоминающее букву «Y».

По-видимому, в их слюне содержатся вещества, которые притупляют чувствительность нервных окончаний, расширяют кровеносные сосуды жертвы, чтобы увеличить кровоток, и не дают крови свертываться. Поистине удивительное создание!

— Конечно, она мастер в своем деле, — сухо заметил я. — Мне знакомы старые врачи, которые в прошлом использовали кровопускание при лечении печени и почек. Однако теория «жизненных соков» давно потерпела фиаско [8] .

— Я отправлю результаты своих исследований доктору Кронину, который проводит вскрытие тела Джона Андерсона. Надеюсь, тогда он сможет с большей уверенностью сказать, какие из ран на теле оставлены пиявками.

Я также проверил один важный пункт, прикладывая пиявок к разным объектам. Они не хотят или, возможно, не могут пить кровь у мертвых. Поэтому очевидно, что Андерсон какое-то время был жив — примерно час, судя по тому как пиявки налились кровью. Таким образом, исключается версия сердечного приступа или внезапной смерти по какой-то другой причине.

Я подождал, пока Холмс накладывал мазь и пластырь на ранки.

— Если вы свободны, Уотсон, приглашаю вас перекусить в Сохо. Я обнаружил, что там, в одном ресторане, иногда встречается группа людей, которая может вас заинтересовать.

Мы отправились в кэбе на Уордор-стрит, где Холмс велел вознице остановиться возле маленького ресторанчика, довольно непрезентабельного на вид. Внутри было темновато, и обстановка состояла из громоздких столов и стульев красного дерева. Хозяин, явно ожидавший Холмса, провел нас к единственному занятому столу.

Когда мы приблизились, двое мужчин — судя по внешности, латиноамериканцы — поднялись и поклонились нам. Холмс представил их: высокий и худой мрачноватый субъект звался Педру Фунари, его приятель, полноватый, ростом пониже, носил имя Антониу ди Моура. Оба были смуглыми и бородатыми.

— Мистер Холмс, доктор Уотсон, — обратился к нам ди Моура, — благодарю вас за то, что пришли.

— Джентльмены, — учтиво ответил Холмс, — это я благодарен вам за то, что вы удостоили меня доверия. Надеюсь, мы сможем обменяться сведениями к нашему взаимному удовольствию. Позвольте представить вам доктора Уотсона. Уотсон, эти джентльмены принадлежат к бразильской роялистской партии в изгнании.

Я поклонился, и все мы уселись за стол.

— Давайте подкрепимся, прежде чем говорить о нашем деле, — предложил Холмс. — Мне не терпится отведать деликатесов вашей родины.

Подали яства, которые оказались довольно вкусны. Правда, некоторые блюда были слишком острыми, на британский вкус, но мне довелось в прошлом познакомиться с экзотической кухней, так что я нашел еду вполне приемлемой. Во время трапезы мы пили португальское вино.

После ленча хозяин принес нам тонкие черные сигары, очень едкие. Когда мы расслабились за бренди, ди Моура поведал о целях своей политической клики.