– Как-то в конце лета, - начала Житана, - я пришла на рынок. Какой у нас рынок, ты знаешь: десяток торговцев, да пара ремесленников - один ножи точит, другой обувку чинит. Так вот, я пришла, вижу - переполох. Народ галдит, что торговцы, что покупатели. В углу у ограды стоит нищенка, а против нее мясник Эльрик с палкой. Я спрашиваю, что случилось. Мне объясняют, дескать, нищенка хотела на фальшивую монету еды купить. Почему фальшивую? А ты сама посмотри.

Житана протолкалась сквозь небольшую толпочку, оттеснила Эльрика, и подошла к невысокой женщине, замотанной до глаз, в измазанную фиолетовую накидку. Жена мэра по ходу отметила, что накидка шелковая. Такая может стоить очень дорого. Как она опала к нищенке? Скорее всего, та ее украла. И золото - тоже. Тогда оно может и настоящее.

При появлении Житаны чужачка перестала вжиматься в забор, осмелела и сама протянула ей половинку желтой монеты. Таких тут никогда не видели. По обрубку разбегались лучи располовиненого солнца. Одинокий глаз светила смешно подмигивал. Монета действительно больше всего походила на подделку. В последний год на дорогах появилось много воров, мошенников, и всяких иных проходимцев, которые не раз и не два облапошивали доверчивых жителей Пьятты. Не мудрено, что люди с палками кинулись на подозрительную девку. Житана уже готова была вернуть монету нищенке, да и оставить ее на расправу, но всмотрелась повнимательнее. Странные, светло-серые, удлиненные глаза женщины были полны такой тоски, что Житану будто в грудь кто ударил. Не важно, откуда фальшивка, важно, что женщина рискнула идти с ней на базар. Значит, иного выхода не видела. Может, она и не знала, что совершает преступление? И еще Житану поразили руки женщины. Лицо она видела только выше повязки. Левый висок бугрился безобразным шрамом. Глаз слезился. Нос, кажется, был перебит, или тоже изуродован рубцом. А руки - чистые, тонкие, с длинными нежными пальцами. Даже грязь не смогла скрыть их красоту.

– Эта женщина пойдет со мной и останется в доме Катана до особого разбирательства, - объявила жена мэра.

Народ забурчал, дескать, и сами бы все порешили. Мясник Эльрик разочарованно опустил палку. Хорошо, хоть не с топором выскочил.

Дома Житана отвела нищенку на задний двор и поставила перед ней ведро воды. Та, дождалась, пока останется одна, разделась, и начала остервенело мыться. Она терла кожу жесткой рогожей так, будто собиралась вовсе ее содрать. Обмылок кончился очень быстро. Женщина просто поливала и поливала себя водой, доставая понемногу из колодца. Полное ведро срывалось. Худой слабой нищенке оказалось не под силу его вытащить.

– Как она выглядела?
– оборвал рассказ Гуго.

– С меня ростом, худая, как весенний заяц. Половина лица, шея, грудь - один сплошной рубец. На ноге, на щиколотке большая шишка. Или подвернула или палкой ударили.

– Что было дальше?

Житана, конечно, далеко не ушла. Она спряталась неподалеку и оттуда наблюдала за нищенкой. Вымывшись, та натянула старую рубашку хозяйки, надела поверх такое же старое, но еще целое платье. С обувкой у нее обстояло совсем плохо. Узкий горский сапожок не годился для пеших прогулок по лесам и полям. Мало, что он наполовину развалился, так еще не хотел налезать на больную ногу. Но женщина не сдавалась. Она так и так пыталась натянуть обувь.

– Погоди, - крикнула ей хозяйка, появляясь из своего укрытия.

Житана покопалась в сундуках и нашла старые крепкие ботинки, в которых щеголяла еще невестой. Ее нога сильно раздалась, но как выбросить? Нищенке они оказались чуть великоваты. Велико - не мало. Чтобы не натирали Житана, так и быть, отдала в придачу толстые носки. На поварне она поставила перед женщиной миску супа и опять поразилась. Та ела медленно, аккуратно отламывая от краюхи кусочки хлеба. Подобрала все с тарелки, встала и тихо поблагодарила. Уже собирался вечер. Оставлять в доме невесть кого хозяйке не хотелось. Да женщина и не просила. Напоследок она подошла к столу и положила на край злосчастную половинку рубленой монеты. Житана поскребла на дне кошеля и выложила перед незнакомкой три мелкие монетки.

– Катан тогда был в отъезде. А вернулся, я ему показала монету. Думала, он меня отругает, что так много хороших вещей отдала какой-то бродяжке. А он сказал, что на этот обрубок можно было весь наш рынок скупить.

– Монета сохранилась?
– спросил Гуго, впрочем, не надеясь на положительный ответ. Все же оно - золото!

– Приберегли, - отозвался старый друг.
– Сейчас принесу.

Он вернулся с половинкой империала в руках. Рубщик оказался неумехой. Край половинки сплющился и иззубрился.

– А сапоги?

– Что ты!
– махнула рукой Житана.
– Я их сразу выбросила. Порванные, да и прогорели.

– Она не говорила, куда собирается?

– Она вообще не говорила. Сказала спасибо, и - все. Но одна женщина мне потом попеняла, дескать, собиралась запереть воровку до разбирательства, а сама отпустила. Она ее встретила на дороге, которая ведет в парки. Может, у нее там родственники?

– Там всех вырезали, еще до нашего приезда. Она, скорее всего, в горы шла. Илай говорил, что к единорогам прибилась какая-то юродивая. Ходит за ними, живет с ними в конюшне. Мы с Долмацием ее не видели - спряталась. По описанию, очень похоже на твою нищенку.

– И что в ней такого?

– Видишь ли, - вместо короля ответил Катан.
– У нее как-то оказалась монета, которая принадлежала той девушке. Ну ты помнишь, приезжала.

– А разве она не стала женой...

– Нет!
– жестко оборвал король.
– Твоя нищенка может знать что-то о Тейт. Ее приняли единороги. Убийцу или воровку животные не подпустили бы к себе.

Всю дорогу до селения Илая Гуго гнал так, что мог остаться вообще без коня. Капитан гвардейцев, в конце концов, уговорил его попридержать. Не хватало, чтобы лошади переломали ноги на крутой тропе.