– Немецкой породы кот? – спросил я, ссаживая Германа на пол и отряхивая брюки от рыжих волосков.

– Нет-нет, наш, русский, дворовой породы. А имя получил в честь второго космонавта планеты, Германа Титова!

Я чуть не поперхнулся.

– Очень он мне понравился, – доверительно сообщила Юлия Тарасовна. – Юрик, конечно, обаятельный, одна улыбка чего стоит! Но мне Герман больше нравился. Мужчина! Герой! К тому же – второй. Представляешь, Светлый, как трудно быть вторым? Тот же подвиг – но ты второй. И навсегда им останешься. Пятому не так обидно. Десятому. А вторым быть – тяжкий груз навсегда.

– М-да, – пробормотал я. – Крайне занимательно. Против кота-то директор садика не возражает? Санитария, гигиена…

Хохленко расхохоталась. Кот запрыгнул ей на колени, привычно свернулся клубком. Ведьма погладила его привычным движением.

– Ой, Антон, ой, умора… Ну кто ж мне возразит-то?

– Сделаю вид, что я этого не слышал, – хмуро сказал я. – Юлия Тарасовна, я к вам не из-за этой бумаги пришел.

– Да уж понимаю, что Высшие курьерами не работают, – сразу посерьезнела Хохленко. – Позволь догадаться? Визит твой связан с тем пророчеством? Нужна тебе Бабушка Бабушек, глава Конклава?

– Вы, я вижу, еще и пророчествами подрабатываете, – сказал я.

– Тут пророчествовать не надо, Антон. Тут голову на плечах надо иметь.

Я кивнул.

– Впрочем, Завулон держит меня в курсе дела, – сказала Хохленко задумчиво. – Так что я знаю. Кое-что.

Спрашивать, знает ли она про архив и то, что меня обвели вокруг пальца, я не стал.

– Мне нужна встреча с главой Конклава, – сказал я. – С Ведьмой Ведьм, Бабушкой Бабушек, Прабабушкой – как ни зови. Я знаю, что эту информацию вы никому не выдаете, тем более Светлым. Но вы сами понимаете – это не для зла.

– Ваше добро нам тоже не в радость, – хмыкнула Юлия Тарасовна.

– Мы все можем погибнуть, – сказал я. – Весь мир. Все Иные. Все люди.

– Может, давно уже пора? – спросила Хохленко негромко. – Все заслужили, если уж честно говорить. Полной мерой. И люди, и Иные.

Она на миг замолчала. Подняла на меня взгляд – тяжелый, твердый. Не хотел бы я встретиться с ней один на один ночью в темном лесу. Впрочем, и светлым днем в шумном городе – тоже. Если она сочтет меня врагом.

– Понимаю, – сказал я. – Вы же украинка, верно? Да, у вас там нынче…

– Я малоросска, – сказала ведьма. – Хохлушка. Украинкой меня не зови – обидишь.

Я кивнул:

– Понимаю.

– Что там нынче творится – дрянь, да в девятнадцатом при Симон Васильиче и не такое бывало, – сказала Хохленко. – А что, где-то лучше? Русская дурь да пьянство? Американское чванство и лицемерие? Европейское фарисейство? Азиатская жестокость?

– Это все люди, – сказал я.

– А мы лучше? – спросила ведьма. – Что наши, что ваши… Может, и пускай оно, а?

Я перевел взгляд на полуоткрытую дверь спальни, где лежали в своих кроватках дети. Свешивались из-под одеял ручки-ножки, валялись на полу носки и сандалеты.

– Они тоже виноваты? – спросил я. – Им тоже умирать?

– Всем когда-то умирать, – ответила ведьма. – Они, может, и не виноваты, но это пока… Все рано или поздно будет… Сто лет назад я бы парочку из них точно в поросят превратила, от греха подальше.

Я позволил себе улыбнуться.

– Неужто можете, Юлия Тарасовна?

– Как знать? – Она погладила кота. – Нет у меня для тебя хорошего ответа, Светлый.

– Юлия Тарасовна, Гесер же спросит в Инквизиции, – бросил я наугад.

– Пусть хоть заспрашивается, – фыркнула ведьма. – То дело наше, бабье. Ничего Инквизиция о том не знает.

– Я все равно узнаю, – сказал я. – Так или иначе.

– Тьфу! – Старушка взмахнула рукой. – Да что ж ты дурак такой, а? Ты и так знаешь. Бабушка Бабушек – знакомая твоя!

– Как? – растерянно сказал я. – Но как… она же цвет сменила!

– Ведьма не обязана Темной быть, – отрезала Хохленко. – Сменила и сменила, ее дело, лишь бы законов не нарушала.

– Но она…

– Знаю. Ты ее в Саркофаг Времен посадил. До конца вселенной.

– Ее все равно что нет, – сказал я. – Можно сказать, что умерла!

– Можно, да нельзя. Она не умерла. Она в тюрьме сидит. А что тюрьма вечная и магическая – то ничего не меняет. Собирались мы, Бабушки, на Конклав. Обсуждали. Нельзя, никак нельзя другую Бабушку Бабушек избрать, пока Арина жива.

– Она вечно будет жить.

– Значит, и будет вечной главой Конклава.

– Глупо! – воскликнул я. – Глупо это, глупо! Надо менять правила в такой ситуации! Если с нами не будет главы Конклава – мы не сможем ничего сделать!