По счастливому для англичан стечению обстоятельств, в 20:30 появились 250 планеров, которые доставили воздушно-десантную бригаду для усиления 6-й дивизии – это окончательно убедило Оппельн-Брониковски в необходимости отступить. На поле боя все замерли: каждый, подняв голову к небу, любовался представшим глазам величественным зрелищем. Один младший офицер 2-го батальона Королевского Ольстерского стрелкового полка услышал, как рядовой солдат прокомментировал товарищам прибытие по воздуху подкрепления: «Наверное, вот это ребята из 1-го батальона и называют долбаным движением в походном порядке». 21-я дивизия вдруг открыла по планерам ураганный огонь из своих зенитных установок и пулеметов. Сбили они 10 или 11 планеров, хотя сами сообщили, что 26.

В 20:15 удалось окончательно подавить сопротивление «Хиллмена». Солдаты Суффолкского полка стали окапываться на ночь, а машины танкового батальона поддержки отошли в тыл пополнить боезапас. Правда, рытье окопов приостановилось: солдаты тоже засмотрелись на подлетающие планеры. «Это зрелище произвело большое впечатление на немецких пленных, – отметил командир батальона суффолкцев, – но не такое, как на нас. Кажется, они сочли прибытие планеров нечестным приемом».

Немецкий верховный главнокомандующий в Бергхофе тоже не представлял себе реальной картины происходящего. За три часа до описанных выше событий начальник штаба Западного фронта генерал Гюнтер Блюментритт был вынужден передать в штаб 7-й армии: «Фюрер требует, чтобы противник был полностью уничтожен к вечеру 6 июня, поскольку существует опасность высадки дополнительных морских и воздушных десантов. Согласно приказанию генерала Йодля, все части и соединения должны быть брошены к месту прорыва в Кальвадосе. Созданный там противником плацдарм подлежит ликвидации не позднее чем к полуночи». Начальник штаба 7-й армии ответил, что выполнить это невозможно. Адъютант Гитлера от люфтваффе Николаус фон Белов, который был тогда рядом с ним в Бергхофе, понимал, что фюрер еще не сумел оценить истинную мощь англо-американской авиации: «Он все еще пребывал в убеждении, что их наземные силы удастся отбросить».

В тот же вечер превосходство авиации союзников получило самое наглядное подтверждение. Гитлер возлагал большие надежды не только на танковую дивизию СС «Гитлерюгенд», но и на другое полнокомплектное танковое соединение, призванное, по его замыслу, сбросить вражеский десант обратно в море. Учебная танковая дивизия генерал-лейтенанта Фрица Байерляйна получила приказ полным ходом двигаться к побережью. Но не успела она начать марш во второй половине дня 6 июня, как подверглась бомбардировке с воздуха в пункте сбора. Байерляйн доложил об этом генерал-полковнику Дольману, находившемуся в штабе в Ле-Мане. Командир дивизии просил разрешения двигаться ночью, а днем укрывать танки от ударов вражеских истребителей-бомбардировщиков, но Дольман приказал двигаться без остановок. Байерляйн, «невысокого роста, коренастый, очень подвижный», занимавший в Северной Африке должность начальника штаба Роммеля, пришел в бешенство: сначала такое промедление, а теперь его заставляют нести ненужные потери.

Роммель, вернувшийся в свой штаб, и сам был в скверном настроении: ему доложили, что вражеские истребители-бомбардировщики разрушили последний мост в нижнем течении Сены. Он сразу прошел в оперативный зал замка Рош-Гюйон и долго всматривался в карту.

– Что произошло с нашим гордым люфтваффе? – насмешливо спросил он. Ответ напрашивался сам собой. – Как развивается наступление 21-й дивизии? – Сведений об этом не поступало. – Почему не бросили в бой Учебную танковую дивизию и 12-ю дивизию СС? – В ответ Шпейдель объяснил, что ОКВ не могло принять решения на этот счет. – Безумие, – высказал свое мнение Роммель. – Конечно, они теперь не успеют, но надо, чтобы выступили они немедленно.

Союзники же, пусть и не сумели овладеть намеченными населенными пунктами, хотя бы закрепились на берегу, и теперь гитлеровские любимые танковые дивизии уже бессильны были сбросить их в море. Но впереди им предстояли сражения, по сравнению с которыми потери, понесенные в день «Д», покажутся весьма незначительными. Те английские части, которые считали, что «все это они видели уже раньше», в Северной Африке, переживут нешуточное потрясение, когда столкнутся в бою с войсками СС [124] . Воздушная мощь союзников мало чем могла помочь им, когда дело дошло до боев с умелым и стойким противником – бои шли за каждую деревню среди окружающих Кан пшеничных полей, за каждый клочок лугов в нормандском bocage [125] .

Наступила ночь, но в секторе «Омаха» мало кому спалось. В каменоломне недалеко от спуска из Вьервиля на пляж устроились, подложив под себя спасательные жилеты, офицеры штаба 29-й дивизии. Дальше от берега, на возвышенности, среди яблочных садов с привычной легкостью рыли себе окопы бывшие батраки с ферм Среднего Запада и пенсильванские шахтеры. В ту ночь то и дело вспыхивали беспорядочные перестрелки, и без окопов было не обойтись. Нервы у всех были на пределе, люди вымотались за долгий день, поэтому стреляли в любую тень, опасаясь, что ею может оказаться немецкий снайпер. Один солдат-новобранец изрешетил из автомата теленка.

Были и такие, кому хотелось сделать окоп одним духом, не слишком утруждаясь. Они закладывали в землю заряд взрывчатки и предупреждали товарищей криком: «Ложись!» – от этого напряжение только нарастало, создавалось впечатление, будто враг ведет огонь со всех направлений. С наступлением ночи появились бомбардировщики люфтваффе, они бомбили вставшие на якорь корабли, и потянувшиеся к самолетам нити трассирующих пуль и зенитных снарядов напомнили многим солдатам праздничный фейерверк на День независимости. Впрочем, немецких бомбардировщиков было слишком мало, и прилетели они слишком поздно, а потому ничем помочь в обороне своих позиций уже не могли.

Утром 7 июня из-за скал у мыса Персе смотрел на американцев подполковник Цигельман, офицер немецкой 352-й пехотной дивизии. «Вид на море напоминает картину “Парад кораблей в Кильской бухте”, – раздраженно записал он. – Суда всевозможных типов густо стоят у самого берега и дальше в море, на сколько хватает глаз. И все это громадное скопление ничем не потревожено с нашей стороны. Хорошо представляю себе настроение наших солдат, которые лишены всякой поддержки люфтваффе». На протяжении всего периода боев в Нормандии немцы постоянно возмущались: “Wo ist die Luftwaffe?” («Где же наша авиация?»)