Дорого, непомерно дорого обходятся развивающимся странам претензии вашингтонских лидеров на «век Америки». Но терпению даже самых терпеливых наций рано или поздно приходит конец.

Глава 3

НА «ВНУТРЕННЕМ ФРОНТЕ»

— Мои нервы на пределе, никогда не чувствовал себя столь безнадежно. Если бы не родственники, помогающие нам продуктами, поддерживающие нас морально, не знаю, как мне, жене и ребенку вообще удавалось бы оставаться на поверхности…

— Не скрою, мне страшно даже подумать о будущем. Жена на пятом месяце беременности, дома обстановка накалена до предела. Очень волнуюсь за ее здоровье — ведь она переживает и за меня, и за семилетнего сына. Не знаю, чем все это кончится…

— А мне жена говорит так: лучше ей видеть меня здоровым, чем я снова вернусь на работу, где нервное напряжение рано или поздно сделает меня инвалидом и развалит семью…

— Я просто взбешен. Такой кровожадности от администрации даже трудно было ожидать. А как мне еще реагировать, если видишь своего коллегу закованного в наручники и брошенного в тюрьму только за то, что он заявил о праве на свое достоинство. Власти за людей–то нас не считают. О’кей, думают в Вашингтоне, если вы не принимаете наших «правил игры», мы вас вообще в упор не видим. Что касается меня, из–за плохого оборудования на диспетчерском пункте я уже частично потерял слух, из–за перегрузок на работе мне в течение года пришлось проходить курс лечения психотерапией. Когда я приходил домой, жена видела мое лицо, мокрую от пота рубашку и не могла вымолвить ни слова. Отправляла сына в другую комнату, наливала стаканчик виски, и мы просто молча смотрели друг на друга. Она меня понимала, но от этого становилось не намного легче…

Эти слова, полные отчаяния и гнева, мне довелось услышать под проливным дождем неподалеку от здания федерального суда в Бруклине, услышать от тех, кто открыто выражал недовольство бесчеловечными условиями эксплуатации их труда. В ответ, по указанию властей, их бесцеремонно выбросили с работы, как выбрасывают на заводской двор отработанный шлак.

Объявленная авиадиспетчерами забастовка — явление необычное для Америки: на бойкот решились работники не частного, а государственного сектора. Под тем предлогом, что федеральным служащим запрещается бастовать, президент тут же поставил 12 тысяч человек вне закона, а на их места за пультом диспетчерских пунктов посадил в приказном порядке военнослужащих. Последовало циничное объяснение о непризнании правительством вообще самого факта забастовки, ее, мол, нет, ибо, нарушив закон, члены профсоюза диспетчеров сами лишили себя не только работы, но и возможностей требовать улучшения условий труда. Циничное, ибо забастовка не грянула с ясного неба, о требованиях авиадиспетчеров правительство знало за многие месяцы до нее, но так и не сделало ничего, чтобы пойти им навстречу.

Нет, мол, забастовки, и все тут. Но это отнюдь не помешало правительству–предпринимателю пустить в ход старые, принятые в бизнесе приемы по ее подавлению — нанять штрейкбрехеров, внести раскол в ряды забастовщиков. «Если кто–то захочет вернуться на работу, — пообещал президент, — и докажет, что бастовал под давлением, пусть садится за пульт». Таких оказалось немного, забастовка продолжалась. В ход пошли другие приемы — служители Фемиды засудили забастовщиков, обложив их штрафом, чтобы не только выпотрошить казну профсоюза, но и вообще его ликвидировать…

Тем временем американцев одолевало сомнение, а не опасно ли стало летать. В довершение ко всему в районах многих аэропортов появились загадочные радиопередатчики, мешавшие связи диспетчерских пунктов с пилотами, — провокация с целью настроить пассажиров против забастовщиков. Одна проблема наслаивалась на другую. Крупнейшие авиакомпании заявили о готовящемся увольнении тысяч своих сотрудников, ибо из–за забастовки авиадиспетчеров на четверть сократилось количество рейсов. Все это вместе накаляло и без того нервозную обстановку среди пилотов и работников аэропортов. В Белом доме ее последствий не принимали во внимание — там были свои представления о безопасности людей и в небе, и на земле.

Те, кто помнит роман Артура Хейли «Аэропорт», наверное, подметили одну из его главных линий: только добросовестность, ответственность и компетентность могут действительно гарантировать безопасность людей в воздухе. Бастующие авиадиспетчеры не требовали исключительных привилегий, они хотели вернуть себе уверенность и восстановить справедливость…

Вскоре, как и следовало ожидать, предупреждения авиадиспетчеров начали сбываться: при заходе на посадку неподалеку от Сан–Франциско столкнулись в воздухе два самолета. За день до этого над штатом Нью–Джерси лайнер со 118 пассажирами на борту едва увернулся от спортивного самолета. В обоих случаях ответственность так или иначе ложилась на тех, кого правительство в принудительном порядке поставило на место забастовщиков.

Услышав по радио об инцидентах, я тут же изменил курс своей автомашины и направился в аэропорт имени Кеннеди. В обычно многолюдном здании аэровокзала, несмотря на туристский сезон, пассажиров можно было сосчитать по пальцам. Еще издали на террасе у входа в контрольно–диспетчерскую башню, увенчанную радарным куполом, увидел фигурки людей с белыми плакатами. Как и положено по полицейскому предписанию, они не стояли на месте, а ходили по замкнутому кругу. Предъявив блюстителям порядка корреспондентское удостоверение, вошел и я в этот круг, пристроившись к одному из пикетчиков, средних лет мужчине с рыжеватыми усами.

— Зовут меня Тони Эктон, мне тридцать семь, женат, двое детей, — начал он рассказывать, продолжая двигаться в цепочке. — Диспетчером работаю тринадцать лет, из них три — здесь, в аэропорту. Почему я бастую вот уже третью неделю? Как ни парадоксально, потому что люблю свою работу и хочу исполнять ее добросовестно, дабы люди там, в воздухе, чувствовали себя в безопасности. Это не наша прихоть: только один из десяти моих коллег может дотянуть сейчас до полной пенсии, а из–за постоянного стресса и перегрузок многие вынуждены уходить с работы вообще без какой–либо компенсации.