Ей редко случалось с первого взгляда проникаться к кому-либо неприязнью, но эта Сароан ей жутко не нравилась. Рослая, худая, на лицо – хуже скорпиона и вся точно ледяная. А ведь говорили они с Фортенсом о ней, скорее всего… Сароан вдруг медленно повернула голову в ее сторону. Вздрогнув, Индаро отступила под прикрытие стены. Когда она выглянула вновь, Фортенс уже шагал прочь. Сароан стояла на прежнем месте.

Индаро подумала: раз дальнейших указаний не поступило, ее долгом было вернуться в свой отряд. Все помыслы о том, чтобы ее заметили и отметили, разлетелись бесследно: ей хотелось лишь вернуться к товарищам. Она пошла назад в спальню и забрала из-под кровати нагрудник и шлем. Серая кобыла в конюшне выглядела сытой и отдохнувшей.

Солнце в ореоле розово-золотого света только поднималось над горизонтом, когда Индаро выехала из Райских ворот и направила лошадь прямо в рассвет…

Под лучами полуденного солнца цветные полосы сплетались сложным узором. В начале сражения все они – бурые, голубые, алые, зеленые – были ровными и широкими и прочно держались каждая на своем месте. Их обрамляли плотные, быстро двигавшиеся сгустки, серые и черные. Художники, рисовавшие этот узор, ничуть не сомневались в своем мастерстве и уверенной рукой разворачивали полотно. Сколько раз они творили его прежде! И вот полосы начали сталкиваться, смешивать цвета… и кровоточить.

Пока длился день, цвета постепенно утрачивали четкость и определенность, а узор заволакивали облака пыли. К исходу сражения, когда уцелевшие возвратятся к своим укреплениям, на холсте равнины останется лишь серый, густо попятнанный кровью.

Поле битвы было плоским и настолько широким, что в тылах возвели деревянные башни, дабы творцы сражения могли видеть происходившее. Полководцы сидели на верхней площадке в окружении помощников и слуг. Некоторые ели и пили; еду и питье с немалым трудом поднимали на лебедках. Другие все-таки воздерживались от излишеств, покуда внизу умирали их люди. Эти военачальники развлекались болтовней, временами слышался смех. Туда, где лилась кровь, смотрели изредка и неохотно.

Очень немногие молча и внимательно наблюдали за всеми перипетиями боя, отмечая каждый доблестный прорыв, каждую горестную потерю.

Среди этих последних стоял Фелл, и сердце его надрывалось от бессильной ярости. Сто четырнадцать дней подряд он в броне и с оружием в руках вставал среди своих людей, в переднем ряду, и вместе с ними переживал каждый успех и каждую неудачу. А вот нынче Флавий Ранделл Керр, главный полководец Третьей Приморской, велел ему остаться в тылу и наблюдать с башни.

– Город не может тебя потерять, – заявил ему старый придурок, когда на рассвете они обходили строй.

– Я всегда сам веду своих людей в бой, – сквозь зубы ответил ему Фелл. – Ничем более полезным заниматься я не умею.

– Хороших людей нужно беречь. – Военачальник лишь покачал головой. – Однажды, мальчик мой, нам понадобятся новые полководцы!

Фелл Эрон Ли обвел глазами престарелых идиотов, пересказывавших друг другу военные байки за чаркой утреннего вина.

«Нет уж! – подумал он. – Чем стать таким, лучше удавиться прямо сейчас!»

Он в отчаянии огляделся, надеясь увидеть городского командующего. Марцелл был единственным полководцем, которого Фелл искренне уважал. И единственным из высшей знати, кого когда-либо видели на передовой. Он лично сражался – и покидал поле брани едва не последним. Бок о бок с ним Феллу драться не приходилось, но если говорить о честолюбивых мечтах, связанных с нынешней войной, то да, Фелл хотел бы однажды оказаться плечом к плечу с Марцеллом Винцером. Увы, наверху башни он его не увидел. В общем, он не очень-то и надеялся. Если тот здесь и был, то, уж верно, дрался внизу. Или бил врага где-нибудь на отдаленной позиции. Фелл разглядел Рафа Винцера, младшего брата Марцелла. Однако с этим человеком он не был знаком и не хотел с ним заговаривать.

Фелл сделал глубокий вдох и ответил Ранделлу Керру, постаравшись, чтобы голос прозвучал спокойно:

– Я что-то не припоминаю, когда последний раз у нас погибал полководец. Разве что упомянуть Викторина Рэя Хана, которого хватил удар во время утех с тремя шлюхами разом? Да еще Джея Гарнея, который упал с лошади, повредил ногу и настаивал на лечении раны крысиным пометом, пока не помер от заражения крови?

– Способ смерти не имеет значения, сынок. – Керр только хмыкнул. – Важнее то, что ты можешь стать первым со времен Шаскары полководцем, лично водившим в бой свое войско, – если, конечно, ты к этому стремишься.

– Еще Марцелл водит.

– Он – командующий. Может творить все, что ему заблагорассудится.

Феллу было известно, что его собеседник уже лет сорок ни под каким видом не менял своего мнения. Тем не менее он продолжал спорить:

– Из меня скверный стратег…

– Полководцев, мальчик мой, в Городе более сотни. – Керр небрежно махнул рукой в сторону остальных старцев. – И из них стратегов – лишь двое, причем я в это число не вхожу. Политика, дружок, все кругом сплошная политика…