Вскоре же после венчания Александра и Елены виленские вельможи и многие члены рады собрались на закрытый и в общем-то тайный от великого князя совет. Сойдясь во дворце канцлера Монивида, паны по единодушному мнению и согласию признали его своим вождём. И он не обманул ожиданий собравшихся, говорил страстно, убеждённо:

– Отныне, вельможные паны, лишь мы можем защитить и уберечь великую Литву от разорения и распада. Да не убоимся властной россиянки, встанем между нею и нашим любимым государем, вобьём крепкий клин в их семейное древо, пока оно младое и слабое. Потому призываю каждого из вас в меру своих сил поднимать молот, вбивающий клин.

Конечно, влиятельный и властный канцлер Влад Монивид, а не Ян Заберезинский оказался той движущей силой, которая побудила панов рады воспротивиться совместному свадебному пированию в первый день после венчания. Тогда паны, едва поднявшись в Верхний замок следом за великим князем, «оглушили» его чарами крепкой водки и держали в таком состоянии всю ночь и весь следующий день.

Слабохарактерный, мягкотелый Александр, узнав о сговоре панов пировать отдельно от россиян, принял сие как должное, возвышающее его мужское достоинство: дескать, я диктую здесь нормы и уставы супружества, ты, супруга, подождёшь первую брачную ночь столько, сколько мне заблагорассудится. Так оно и было. И на второй, и на третий день после венчания никакого пристойного и торжественного свадебного обеда в Верхнем замке не состоялось, а была попойка, и хорошо, что княгиня Елена не отправилась туда вместе со своими боярами и князьями. Получилось это не случайно, настоял на том князь Василий Ряполовский. Он узнал через подскарбия Ивана Сапегу, что в Верхнем замке которые сутки продолжается пьяная оргия, что сам великий князь пребывает в «чародейной дрёме».

— Что это за чародейная дрёма? Может быть, каким-либо зельем балуются паны–вельможи?

— Зелья мы не пьём. А чародейная дрёма наступает, ясновельможный пан, когда человек не совсем пьян, но и вовсе не трезв, — ответил молодой подскарбий.

В сей миг князь Василий подумал, что пронырливый Иван Сапега может ему пригодиться, и пригрел его словом:

— Ты послужи мне, послужи, дорогой пан. Внакладе не останешься.

Едва расставшись с Сапегой, князь Василий поспешил в покои Елены.

Государыня–матушка, ты повремени идти в Верхний замок. Там всё нечисто. А ежели нужно будет тебе подняться туда, то дворецкий Дмитрий придёт за тобой. Урона чести твоей не хотим, матушка.

— Кто посягает на мою честь? — спросила Елена.

— Само присутствие в том вертепе, матушка, — ответил Василий.

Ещё два дня Елена пребывала в замужнем одиночестве и не теряла присутствия духа только потому, что была в окружении любезных ей россиянок. Боярыни знали, как утешить Елену. Да и то сказать, Мария Ряполовская и Анна Русалка у самого мрачного человека высвечивали улыбку своими искромётными нравами. А как-то к вечеру Мария и Анна принесли от Ильи поклон, который передал им Микола Ангелов.

— Мается он, матушка. И тебе бы готов служить, не жалея живота, да всё государеву и батюшкину опалу переступить не может и прячется от лихих слуг Прокофия.

— Что прячется, я знаю, и волю преступил — ведаю, а по–иному из Москвы бы не вырвался, — ответила Елена и в порыве душевной нежности призналась: — Люб он мне, славные боярыни, и ежели бы не батюшка мой, государь, была бы я его счастливой семеюшкой.

Как заговорили в покоях о Ромодановских, так словно напророчили. На другой день к вечеру на дворе Нижнего замка появились три экипажа, в которых примчали сам князь Василий Васильевич, его супруга Пелагея и сын Федяша. Елена вышла из замка встретить нежданных гостей.

— Княже свет Василий Васильевич, уж не минуя ли волю моего батюшки в Вильно пожаловал?

— Если бы так, государыня Елена, на душе меньше бы маеты было. Довлеет надо мной воля государя, и оттого вдвойне тягостно, — ответил князь.

Елена заметила, что он сильно постарел, синь под глазами залегла, борода вся в изморози, глаза, раньше твёрдые, беспокойно бегали. Она утешила его:

— Ты, княже Василий Васильевич, взбодрись. Коль по воле батюшки, здесь ты отогреешься душой. И Власьевна твоя в чести будет.

— Государева служба везде хороша. А мне бы волю… Упрятал бы сына–отступника в клетку и укатил бы с ним в Заволжье. Там бы и себя и его в монастырь убрал, — с печалью в голосе пооткровенничал князь. — Однако прислан к тебе на прожитие, государыня, и разговору тому конец.

— Супротив ничего не скажу. Служи, свет Василий Васильевич, во благо державе. А устройству твоему Дмитрий Сабуров поможет. Правда, не взыщи, хоромы здесь не ахти какие, — ответила Елена и с новой тяжестью на душе вернулась в замок.

Великий князь Александр спустился в Нижний замок лишь на пятый день своего супружества. Он был весь какой-то болезненный, сутулился. На лице и в помине не осталось того румянца, какой щедро наложил на щёки князя некий художник. Портрет своего супруга Елена хорошо помнила и потому спросила:

— Не болен ли ты, мой государь?

Князь Александр смутился и не знал, что ответить. Елена поняла его состояние, но пока не приложила усилий, чтобы облегчить участь виновного. У неё были причины негодовать на супруга, однако жгучего желания обвинить его в нечуткости, в нарушении свадебного чина не было. К тому же, понимая неизбежную волю судьбы, Елена не хотела раздражаться, отчего потом нелегко избавиться. Потому, выдержав достаточную паузу, отметив, что супруг не скоро придёт в себя, она сделала первый шаг навстречу и сказала с улыбкой: