— Спасибо, государь–батюшка, я искуплю свою вину.

— А по–иному и не быть, — молвил великий князь, покачал головой и, ссутулясь от горя и усталости, ушёл во дворец в сопровождении дьяка Фёдора.

В государевых палатах до сих пор никто не спал. К Ивану Васильевичу подошёл дьяк Яков Свиблов и повёл его в опочивальню. Минуя сени, они вошли в Среднюю гридницу [7] , где давались торжественные обеды и принимали иноземных послов, прошли Столовую избу и оказались в Постельной гриднице. За весь этот путь государь не промолвил ни слова, но думы, будто волны в ветреную погоду, перекатывались чередой, будоражили.

Как хорошо и успешно началось последнее десятилетие уходящего века! Сколько важных державных дел завершилось за минувшие три года! Каждый год Русь прирастала удельными княжествами, потерянными ранее землями. Благодаря успешным военным походам удалось вернуть в лоно державы Верховские удельные княжества. Вновь стали российскими города Мценск,

Любутск, Серпевск, Рогачев, Опаков со всеми сёлами и деревнями. На русскую службу перешли из Литвы и Польши достойные князья Воротынские, Одоевские, Трубецкие. Тому во многом способствовала смерть короля польского и великого князя литовского Казимира IV. Умирая, король и великий князь разделил своё объединённое государство между двумя старшими сыновьями. Первому, Яну Ольбрахту, он отдал трон в Польше, второму, Александру, — в Литве. Вскоре же между братьями пробежала чёрная кошка, и Ивану Васильевичу стало легче бороться с Александром за русские земли, которые занимали две трети государства Литовского. Но Ивану Васильевичу претила война, побоища, сечи. Он устал от походов, в которых за тридцать лет царствования провёл ровно половину. Теперь он жаждал мира с великим Литовским княжеством. Он надеялся поладить с великим князем Александром и полюбовно решить все споры, кои касались россиян, городов, земель, находящихся под властью Литвы. Как ему это удастся, Иван Васильевич представлял ещё смутно, но подспудно он вынашивал мысль о том, что добрый мир между Русью и Литвой может родиться только благодаря брачному династическому союзу. В эти задумки уже вкрапливалось имя дочери, княжны Елены. Что греха таить, Елене давно пора было замуж. И она была бы выдана, да кое-что помешало.

Вспомнил Иван Васильевич наезды в Москву германского имперского рыцаря Николая Поппеля. Он дважды побывал в стольном граде. Первый раз, в 1486 году, явился как путешествующий гость, познакомиться с Русским государством. Тогда великий князь не оказал ему тёплого приёма. Да и княжне Елене было всего двенадцать лет. Какая уж там невеста для некоего маркграфа! Но спустя два года рыцарь Поппель приехал снова. Теперь он прибыл в Москву со свитой и представился как посол германского императора Фридриха III. Государь принял Николая Поппеля с почестями. И была беседа с глазу на глаз, лишь толмач стал свидетелем той беседы. Речь брачного посла лилась слаще мёда.

— Мой господин, император великой Германской империи, желает дружбы с могущественным московским государем, — пел рыцарь Поппель, — потому жалует супругов для твоих старших дочерей — маркграфа Баденского и герцога Бургундского, владетелей многих земель.

Вроде бы и согрели душу Ивана Васильевича слова германского посла, но чего-то в его обещании недоставало. Да, маркграфы и герцоги сильные личности и власти у них больше, чем у иных королей, однако они не государи. И великий князь сказал послу:

— Мало мне таких зятьёв, без корон они. Да и земли растерять могут, ежели мотовству подвержены. С чем останутся?

— О, государь московский! — воскликнул Поппель. — Господом Богом императору дано право венчать коронами и жаловать в короли своих вельмож, одаривать их новыми землями.

— Призрачно сие, славный германский посол, — ответил великий князь. Иван Васильевич знал, что цена таким королям в Германской империи не велика. Он высказал свои думы об этом Поппелю, и сговор не состоялся.

Надежда на породнение с императорским домом Европы пришла к Ивану Васильевичу с появлением в Москве посла австрийского принца Максимилиана, графа Делатора, который приехал в стольный град летом 1490 года. Великий князь был более милостив к графу Делатору, чем к рыцарю Поппелю. Он дал согласие принять официальных сватов. На прощание одарил графа золотой цепью с православным крестом, горностаевой шубой и серебряными шпорами, словно пожаловал его в рыцари. В конце августа девяностого года проводил графа в Вену и отправил с ним своего посла Фёдора Курицына, дабы тот установил с Максимилианом время прибытия послов–сватов в Москву. Но ещё до возвращения в стольный град Фёдора Курицына от него примчал к государю гонец с вестью о переменах в побуждениях принца. Пока Делатор гулял по Москве, он уже был помолвлен с британской принцессой.

Иван Васильевич очень посетовал на то, что его дочери Елене не суждено стать императрицей и ему не удалось породниться с императорским домом Австрии, да, вспомнив прошлые неудачные браки россиянок с сыновьями императоров Европы, утешился. Примером тому служила внучка Ярослава Мудрого, Евпраксия, коя семнадцать лет провела в страданиях и в борьбе с императором Германии Генрихом IV, растленным и недостойным её супругом, отлучённым от церкви, свергнутым с престола и завершившим свою жизнь в заточении.

И вот спустя два года всё тот же достохвальный посол Фёдор Курицын принёс из Вильно весть о том, что великий князь Литовский сильно желает завести раз говор с великим князем московским о сватовстве к его старшей дочери. Тогда государь поблагодарил дьяка за хорошую весть:

— Спасибо, преданный мой человек, что одарил меня надеждой. Породнение с Литвой для всей Руси благо. Даст Бог, полюбовно решим судьбу русских земель, что под пятой у Литвы.

— Истинно глаголешь, государь–батюшка, ответил дьяк Фёдор.