— Верно, святой отец, тебе доверюсь во всём. Мой князь Илья явился в Могилёв гонцом от государыни Елены Ивановны, дабы уведомить наместника, что она завтра будет здесь. И что же, он всё ещё у Товтовила?

— Мой служка Ипатий видел того князя и дом ему показывал. Было то в полдень. Князь до сей поры там. Опять же мне Ипатий о том изрёк: господарь, поди, собачек кормит…

— Но князь не должен быть там. Нам надо возвращаться к государыне. И что это за собачки? С князем что-то случилось.

— Ой, сынок, родимый, могло что угодно случиться, — запричитал Иннокентий. — А тебе ведомо, с чем шёл князь к наместнику?

— Ведомо. Чтобы достойно встретить государей. В Рогачеве, как приехали, город словно вымер. Того не хотелось бы и здесь.

Отец Иннокентий задумался, его благообразное лицо затянуло хмарой.

— Эх, сердешный, должно бы вам знать, что Товтовил не чтит ни государя, ни государыню.

— О том мы немного ведаем, — отозвался Глеб. — Матушка–государыня ещё до нас послала гонца, но он мчал не с вестью от государыни, а с чёрным словом от канцлера–литвина. Мы того гонца догнали, перехватили, но он сбежал от нас. Не примчал ли он к наместнику?

— На площади его не видели. Поди, за дворами на подворье проник.

— Что же делать, святой отец?

— Я думаю, сын мой, думаю. Нам, россиянам, только это и остаётся. Мы живём в окружении нечестивых. — Однако в унынии отец Иннокентий пребывал недолго. — У нас ещё есть время помолиться Богу и испросить у него совета. А пока я повелю укрыть в конюшне ваших коней и побратима твоего позову, накормлю вас. Сиди тут, я скоро вернусь. — И настоятель храма покинул придел.

Той порой, вопреки предположениям князя Ильи и его воинов, Виттен вернулся к поезду государя. Он знал, что ему некуда бежать, что Иван Сапега повсюду его найдёт, потому счёл за лучшее предстать перед грозным канцлером и, повинившись, рассказать всё, как было.

Государь и государыня в это время двигались к Могилёву. Спрятавшись за деревьями, Виттен дождался, когда экипажи и ратники проехали мимо, и выехал на дорогу позади них. Какое-то время он держался поодаль, а дождавшись удобного случая, поспешил вперёд, чтобы дать о себе знать канцлеру. Вскоре это ему удалось. Сапега ехал верхом, Виттен догнал его и, когда удивление канцлера схлынуло, рассказал о том, что с ним случилось, утаив лишь то, что был схвачен сонным. Под конец он добавил:

— Бежать от твоего гнева, ясновельможный пан, мне некуда, вот я и вернулся.

Слушая Виттена, Иван Сапега побледнел, в его глазах появился страх. Разоблачение грозило ему опалой и неведомыми карами. Он лихорадочно искал щит, за которым мог бы укрыться. Он понял, что, если Илья поведает государыне всё, что произошло в дороге, ему спасения нет. А вспомнив о епископе Войтехе, о панах рады, Сапега вовсе пришёл в отчаяние. Он готов был сорвать зло на Виттене и до боли в руке сжимал плеть, но сдержал гнев, ибо это было чревато последствиями, сквозь зубы сказал Виттену:

— Мерзкий трус и болван! Как ты мог попасть им в руки?! Убирайся с глаз долой! Да помни, что будешь наказан!

— Я готов принять кару.

Виттен поклонился, придержал коня и отстал от Сапеги. А канцлер поскакал вперёд и, поравнявшись с каретой великого князя, осадил скакуна. Сапегу озарило: его спасение в великом князе. Оставалось только подумать, как подойти к государю, чтобы не вызвать подозрения государыни. И вновь изощрённый ум нашёл лазейку. Догнав тапкану Елены, Сапега спешился, подбежал к повозке, открыл дверцу.

— Матушка–государыня, можно на два слова?

В просторной тапкане Елена ехала вдвоём со своей любимой боярыней Анной Русалкой. Она пригласила Сапегу:

— Садись, пан канцлер, говори, с чем пожаловал?

— Случилось неладное, матушка. Завтра Духов день и у католиков, а я не сказал гонцу, чтобы побудил наместника служить молебен и в католическом храме. Государь-то прогневается. Да время есть исправить. Позволь узнать у великого князя, будет ли он завтра стоять службу. Тогда и пошлю человека.

— Иди к великому князю, винись. А поскачешь в город сам. Будет с кого спросить.

— Готов, матушка, готов к ответу…

С этими словами канцлер чуть ли не выпрыгнул из тапканы. Он подождал карету великого князя, на ходу открыл дверцу, получил разрешение войти и скрылся в карете. Александр ехал один. Он полулежал на мягких подушках и, пребывая в утренней дрёме, вяло произнёс:

— Чего тебе, вельможный?

— Великий князь, отец наш заботливый, помнишь ли ты, как встречал тебя Рогачев? На улицах было пустынно, храмы закрыты, колокола молчали. Вы даже остановиться не изволили в том холодном граде.

— Верно говоришь. Да мне Рогачев никогда не нравился. И хорошо, что без приёма и застолья обошлось.

— Однако великому князю и почёт должен быть великий. Ан ведомо мне, что таким же холодом повеет и в Могилёве.

— Это по какой же причине? Правда, Товтовил там не слишком чтит государев двор. Но чтобы не встретить должно… Это почему же?