Шрифт:
Бартош. Какой же бунт — свое отстаиваем.
Староста. С отцов и дедов, с прадедов и прапрадедов жендовицкие владения на порядке держались. И порядок здесь будет. Ты отвык от честного груда, но управляющий тебя снова научит, понял?
Бартош. Так как же будет?
Староста. С чем?
Бартош. С народом, с барщиной? С отработкой? С моей избой? С манифестами пана Костюшки? С собственным словом вашей милости, письменно сюда присланным?
Староста. Я уже сказал. На работу! И чтоб я не слышал больше, что у тебя сходятся, что ты подстрекаешь людей!
Бартош. Пока пан Костюшко был силен…
Жена старосты. Тогда было иное, и многое с тех пор переменилось. Теперь уже не царь, а вследствие взаимных договоров и соглашений его величество австрийский император всемилостивейше правит нами.
Бартош. Переменили себе, значит, барина?
Староста. Не твое это дело, не твоего мужичьего ума. С вами-то все по-прежнему обстоит, да так и останется.
Бартош. Так вам, ваша милость, сдается. Но крестьянин уже почуял в руках косу и саблю! Он уж решился на смерть, уже признал себя, наконец, человеком. И теперь вам его назад к земле не пригнуть!
Староста. И это ты мне говоришь? Мне?!
Бартош. Людей созову! Всех скличу и расскажу, что и как! Чтобы не давались в обман и в обиду! Ваша милость спокойно сидели, когда мы воевать шли! За свою землю…
Староста. Земля моя! Посмей только — управляющий научит тебя плетьми!
Бартош. Не дождется (бросается к окну). Люди! Народ!
Староста. Травинский, взять его!
Гайдуки и Травинский вытаскивают Бартоша из комнаты.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Перед усадьбой. Толпа крестьян боком к зрителю смотрит на что-то, невидимое для зрителя, происходящее перед крыльцом усадьбы.
Первая женщина. Господи Исусе, что же это будет, что будет?
Вторая женщина. И вы здесь? Ведь, кажется, хворали?
Первый крестьянин. Хворый-то я хворый, а как гайдук пригрозит плетью, так и хворь пройдет.
Первая женщина. Всем, всем до одного прийти велели.
Вторая женщина. Чтобы никто в избе не остался.
Первый крестьянин. Кто знает, что за новости опять.
Третья женщина. Да уж ничего хорошего, милые вы мои.
Первый крестьянин. Управляющий бегает по двору, усищами шевелит, морда вся красная…
Вторая женщина. Что бы это было?
Агата. Что-нибудь да выдумали, ох, выдумали!
Третья женщина. Война опять или что?
Шимон. Какая там война!
Второй крестьянин. Кто его знает, что на свете творится! Может, и вправду война!
Агата. А сдавалось, что уже вовсе кончилось, что хоть тихо будет.
Вторая женщина. Такие, видать, времена пришли.
Первая женщина. Ох, уж и времена, времена… Вчера гайдуки Владека Банаха так избили, что чуть дышит.
Первый крестьянин. Да ну?
Первая женщина. Истинная правда. Будто не слышали!
Агата. По правде сказать, у некоторых и впрямь башка-то закружилась.
Третья женщина. Да уж это так… А больше всего у этих… у косыньеров.
Первая женщина. Что, мол, им это самое обещали, мол…
Агата. Что им там обещали!
Первая женщина. Обещали! Бартош говорил, и хромой тоже.
Агата. Мало что хромой болтал! Он вон все кузнецу перечил, а вышла-то Кузнецова правда!
Первый крестьянин. И всегда все против бедного народа выйдет.
Ян. А народ глуп, как, к примеру, сапог.
Шимон. Не говорили бы вы, Ян. Пан Костюшко…
Ян. Кончился пан Костюшко, раз-два — и конец.