– Повинуйтесь королеве! – Лорд Джеймс выкрикнул приказ, и стражники вытолкали Босуэлла из зала.

– Я вижу, правосудие здесь и не ночевало, – произнес лорд Хантли, собрав свои бумаги и отправившись вслед за Босуэллом.

Мейтленд плотно надвинул шляпу на уши и запахнул ворот плаща. Мартовский ветер, задувавший с моря в Сент-Эндрюсе, был холодным и пронзительным. Только подумать, что им придется часами оставаться здесь ради показной религиозной церемонии! Уже не впервые Мейтленд задавался вопросом, почему Господь требует от верующих неудобств и мучений ради подтверждения своей веры. Если Он действительно требует этого…

– Нокс скоро будет здесь, – сказал лорд Джеймс. Его широкое лицо как будто сжалось от холода.

– Хорошо, – пробормотал Мейтленд и одновременно подумал: «Плохо». Нокс может осложнить положение, если останется с ними после церемонии. С другой стороны, он был нужен, чтобы придать красочность внешнему поводу для их визита: они собирались отметить годовщину мученической смерти Джорджа Уишарта.

– Разве это не похоже на праздники из святцев? – невинным тоном спросил Мейтленд, стараясь не выдавать свой сарказм.

Мортон пожал плечами. Ему не хотелось нагружать свой ум размышлениями о таких формальностях.

– Просто будьте там, – сказал он.

Поэтому Мейтленд был здесь вместе с Эрскином, Линдсеем, Рутвеном и Киркалди из Грэнджа, расхаживавшими перед стенами замка, собирая дрова для костра, который они зажгут – увы, не очень скоро, – и следившими, не выдаст ли архиепископ Гамильтон свое присутствие в замке. Гамильтон, побочный член клана, остался католиком, хотя про него говорили, что «он ни на чем долго не задерживается». Он занял пост, освободившийся после гибели кардинала Битона, и, возможно, сейчас наблюдал за ними.

Киркалди указал на стены замка. Свист ветра почти заглушал его слова, так как замок практически нависал над морем.

– Мы смогли продержаться здесь целый год! – с нескрываемой гордостью заявил он.

– Разве плен не был жестоким наказанием? – спросил Мейтленд. Киркалди был одним из тех, кого захватили французы, хотя в силу благородного происхождения его всего лишь заключили в тюрьму, а не отправили рабом на галеры вместе с Ноксом.

– Плен всегда горек, – ответил Киркалди. – Да, мы пострадали за нашу веру.

К ним подошел Эрскин, закутанный так плотно, что напоминал медведя, вставшего на задние лапы.

– Нокс здесь, – сказал он.

Мейтленд увидел реформиста, сидевшего на лошади и подававшего знак лорду Джеймсу. Но потом Нокс спешился и пошел к ним; ветер с океана раздувал складки его тяжелого плаща за спиной. Он зябко потирал руки без перчаток, а неизменная Библия торчала у него под мышкой.

– Слава богу, нет дождя или снега! – воскликнул он.

Мейтленд был тронут тем, как Нокс находил основания для похвалы в любую погоду. Кроме того, он был прав: дождь и снег прошли стороной, хотя от залива налетали порывы шквального ветра.

– Именно здесь блаженный Джордж Уишарт принял смерть в схватке с силами зла, – произнес Нокс. – Здесь наша вера получила свое подтверждение.

– Расскажите об этом, – попросил лорд Джеймс, словно ребенок. – Нас там не было.

– Ах, какой был день! – Нокс так разволновался, что плащ стал стеснять его движения, и он небрежно сбросил его с плеч.

Мейтленду показалось, что он заметил какое-то движение за окнами замка. Возможно ли, что архиепископ уже сейчас созывает аркебузиров, чтобы напасть на них. Нокс вызывающе повернулся спиной к замку.

– И не будем забывать разницу между английскими и шотландскими мучениками. Англичане идут на костер, бормоча молитвы, но когда наш Патрик Гамильтон часами страдал в пламени за двадцать лет до Уишарта и приор подошел к нему с предложением покаяться, он повернулся в дыму, назвал приора посланцем сатаны и предупредил, что он, Гамильтон, будет обвинять его перед Богом. А когда в Англии епископ Гардинер сжигал истинно верующих, он спокойно нежился в постели. Но кардинал Битон… Мы, шотландцы, не позволили ему лежать спокойно.

«Теперь пришло время для таких же нападок на Марию», – устало подумал Мейтленд и приготовился к этому. Но, к его удивлению, голос Нокса задрожал от слез, и он просто сказал:

– Давайте помянем нашего брата Уишарта.

Он дал сигнал зажечь костер. Мортон вышел вперед с факелом и поднес его к сложенным дровам. Они были холодными и отсыревшими, и сначала не получилось ничего, кроме густых клубов дыма. Мейтленд закашлялся, когда ветер отнес дым прямо ему в лицо, и содрогнулся при мысли о том, каково было бы ему стоять там, привязанным к столбу, и задыхаться в дыму…