–  Хе, конязь Андрей нарушил закон Ясы. Не ему, а тебе, конязь Димитрий, конязь Искандер дал Владимир. Городецкий конязь, сын Искандера, против воли отца поступил и за это достоин наказания.
– Неожиданно он хитро посмотрел на Дмитрия, и его губы скривились в усмешке: - Отчего вы, дети Искандера, грызетесь, подобно лютым псам?

Темники и мурзы согласно закивали, но Ногай снова подал голос:

–  Я помню Искандера, его любил могучий Бату-хан, внук покорителя вселенной.

–  Великий хан, - осмелился вставить Дмитрий, - князь Андрей возомнил себя великим князем.

–  Хе, ты, конязь Димитрий, говорил мне о том. Но Тохта не станет благоволить к Андрею. А я дам тебе, конязь Димитрий, ярлык в подтверждение, чтобы чтили тебя великим князем Владимирским.

Лето на осень повернуло, когда Дмитрий возвращался от ногайского хана. Дни стояли пасмурные, дождливые. Случалось, с утра мелко сеет дождь, а к полудню перейдет в крупный, холодный. И так дотемна. Земля не успевала принимать влагу и под конскими копытами чавкала, подобно тому как чавкали, объедаясь, в шатре Ногая его сподвижники.

Едва останавливались на стоянку, как гридни разводили костер, обсушивались, но уже на следующем переходе одежда делалась мокрой, тяжелой, особенно под броней. Не спасало Дмитрия и корзно, подбитое мехом.

Днями и ночами в пасмурном небе кричали перелетные птицы. На озерах и плесах сбивались в многочисленные стаи, нагуливали жир, готовились к дальнему полету.

Удивлялись гридни: как добираются птицы до теплых земель и где эти края без снегов и морозов?

Еще ехали степью, когда неожиданно прекратились дожди, резко потеплело, а днем в воздухе повисали серебристые нити паутины. В темной южной ночи запахло чабрецом и полынью, застрекотали кузнечики. С хрустом пощипывали траву стреноженные кони.

Князь не велел ставить шатер, а, разбросав потник по шелковистому ковылю и положив под голову седло, сладко дремал, довольный своей поездкой. Он надеялся, что теперь-то между ним и Андреем установится мир…

В Переяславле-Залесском Дмитрий не задержался, передохнув и приняв баню, отправился во Владимир. Издалека увидел, как отстраивается город. Уже встали заново стены и башни, подняли детинец, местами его подлатали камнем. Возвели сгоревшие деревянные церкви и хоромы. Из бревен срубили княжеский дворец и палаты митрополита с резными, затейливыми переходами.

Избы на посаде тесом крыли, реже соломой. Мастеровой люд наладил кузницы, гончарни, печи для обжига, плотницкие. По берегу Клязьмы баньки курятся, у дощатых причалов ладьи на воде покачиваются.

А за городскими стенами, где торговая площадь, ряды и лавки крыты свежим тесом, и все торжище владимирцы плахами вымостили.

Дмитрий усмехнулся: любят владимирцы свой торг. По воскресным дням здесь всегда людно. Свои ряды у каждого ремесленного человека: у кузнецов и плотников, гончаров и кожевенников.

А на полки выкладывают битую птицу, свисают на крючьях окровавленные туши - говяжьи, свиные, бараньи.

Радостно князю, - поднялась Русь от ордынского разорения.

Миновав церковь Воздвижения, по бревенчатой мостовой Дмитрий въехал в детинец. Все здесь было восстановлено, как и до ордынского набега, разве что запах свежеструганого дерева говорил, что совсем недавно детинец покинули плотники.

Княжеский дворец, митрополичьи палаты и боярские хоромы отличали италийскими стекольцами, а высокие ступени дворца, срубленные заново, и точеные балясины - все было сделано искусно, как на это способны лишь владимирские умельцы.

Издалека еще разглядели дозорные великого князя, зазвонили колокола, и Дмитрий, сойдя с коня в детинце, встал под благословение митрополита.

Поклонился Дмитрий собравшемуся люду, взошел по ступеням, отвесил поклон дворецкому Анкудину:

–  Спасибо, Анкудин, постарался.

–  Уж как мы, княже, остерегались, чтоб городецкий князь не сел во Владимире! Ждали тебя, по лесам хоронились. А кого лес не укрыл, те смерть на стенах от ордынцев приняли, иных в Орду угнали… Неправдами князь Андрей живет, неправдами.

Дмитрий нахмурился, но разговор дворецкого не поддержал. Миновав гридницу, направился в опочивальню. На ходу бросил:

–  Вели, Анкудин, обед варить.

После Покрова сошлись бояре старшей дружины великого князя, чтобы вместе подумать, как покарать городецкого князя. «Виновен, - говорили они, - почто Русь зорил?!»

Сходились в дворцовой палате степенно, знали себе цену. В кафтанах длиннополых, золотой либо серебряной нитью шитых, высокие стоячие воротники бороды подпирают. В шапках горлатных. Рассаживались по лавкам вдоль стен, ждали митрополита и великого князя. Посреди палаты стол дубовый. В торце помост и стул высокий, на котором Дмитрий восседает, когда созывает бояр. А рядом сиденье для митрополита.