— С теми, кто непосредственно совершил кражу, пожалуй, все ясно, — продолжал следователь. — Ясна мне, в общем-то, и ваша роль, Валентин Петрович, хотя вы упорно все отрицаете.

— Это называется: без меня меня женили.

— Считайте, как вам угодно, но задержанный рецидивист — кличка его «Сергунчик» — описал внешность человека, которому у себя на квартире дал пароль и адрес старика из Быковского, а у того были спрятаны похищенные иконы. Он же вручил этому человеку пустой дипломат с наборным замком. Так вот, приметы мужчины, которого описал задержанный, полностью совпадают с вашими. Один к одному. Будете отрицать очевидное?

Такого поворота событий я, честно скажу, не ожидал. Выходит, «беспредел», попирая правила нашей воровской «братвы», подставляет меня в открытую. Ну, этот номер им не пройдет. И если до последней минуты я колебался, теперь — баста. Пусть все их фотки на память горят синим пламенем… Конечно, сдавать свои позиции сразу ни к чему, цену словам знаю.

— Без очной ставки здесь, гражданин следователь, не обойтись. Иначе прилепят напраслину, а потом отмывайся. Они ведь…

— Погодите, Валентин Петрович, — перебил следователь. — Хочу напомнить, что до этого свое участие в краже вы полностью отрицали. Как теперь? Я хотел бы зафиксировать в протоколе.

— Признаю, но только пособничество, да и то неумышленное. Учтите, что я даже точно не знал, что за «картинки» должен взять у хозяина дачи и чьи они. Хотя суд вряд ли сделает скидку на незнание.

— Между прочим, — Иван Александрович впервые за время этого допроса протянул мне пачку сигарет, — о вашей второстепенной роли в этом преступлении я догадывался. И склонен поверить. Хозяин дачи на допросе свидетельствует в вашу пользу. Правда, Сергунчик представил вас чуть ли не организатором преступления. Но тут я вижу попытку прикрыть главаря группы. И, если честно, рассчитываю на вашу помощь. Иначе следствие может затянуться, и сколько мы вас продержим — неизвестно.

Наступила пауза, во время которой я попытался еще раз все взвесить. Но как ни взвешивал, гири на весах здравого смысла явно перетягивали в пользу чистосердечного признания. Потому что простить «беспределу» двойной обман я уже был не в состоянии.

— Дорезали, гражданин следователь. — Я попытался даже шутить, хотя в душе все кипело. — Расскажу все, как было. От показаний не откажусь. Пишите.

Сказал, но тут — будто пружиной, сорвавшейся с гвоздя, ударило по мозгам. Расскажу все, говоришь? В том, что этот паскуда Сергунчик тебя, Валя, продал и дальше готов продавать — сомнений нет. А с Сизым ты до конца разобрался? Уверен ли на сто, что он сука? Что если послал он тебя на дело, зная, что в таких, как ты, можно не сомневаться? За тобой и смекалка, и «блатной» опыт. Доподлинно о засаде Сизый не знал — иначе бы отложил операцию. Вопрос в том, был ли он предупрежден своими людьми об опасности, о том, что за домом в Быковском следят «менты». Если был и все же меня туда отправил — оправдания ему не будет. Это его последний шанс. Значит, о Сизом пока ни слова.

В общем, Ивану Александровичу я начал рассказывать все, как было, но только с того момента, когда Сергунчик меня проинструктировал и вручил дипломат. Погрешил в одном: представил дело так, будто с самого начала вышел на этого типа. Встретил его случайно и отгадал чутьем.

Рассказал о том, как нашел в Быковском старика-дачника, как нас накрыли.

— А дальше? — спросил следователь.

— Дальше?.. Дальше я оказался здесь у вас.

— Не темните, Валентин Петрович, — продолжал настаивать следователь. — Меня в данном случае интересует не только ваша роль в этом деле. Нам крайне важно узнать, кому вы должны были передать дипломат с иконами.

К такому вопросу я был готов, хотя по давней привычке так и подмывало повалять «ваньку».

Сизого в данном случае я не подставлял — расчет на то, что люди у него надежные. Но потопить «шестерку» считал своим долгом — иначе он по новой все начнет валить на меня. И надо будет доказывать, что не я затеял грабеж.

Я попросил у следователя еще одну сигарету, долго мял ее в руках и, наконец, решился:

— Иван Алек…, то есть, гражданин следователь. То, что я скажу дальше, в протокол просьба не заносить.

— Ну что же, — сказал он, — отодвигая в сторону листок с записями.

— Называю адрес — Советская, 38. Фотосалон. Там я должен был найти заведующего — Михаила Моисеевича. Пароль: «У меня старая фотография моей мамы. Не могли бы вы сделать портрет?» Он должен был ответить: «Можем, но на маму надо взглянуть». И пригласить к себе за занавеску. Там я вручил бы ему «товар»…

— Понятно. — Следователь, в который уже раз, забарабанил пальцами.

Я догадался, чем он раздосадован:

— Поспешили вы, видно, задержать «шестерку».

— Другого выхода не было. Он уже понял, что под колпаком. А что такое рецидивист, не вам объяснять. Могли упустить… Что ж, спасибо за помощь, Валентин Петрович. Будем действовать. Завтра, я думаю, продолжим прошлую нашу беседу. Постарайтесь припомнить побольше подробностей своего житья-бытья, это всегда интересно и важно. А сейчас — за вещичками и в СИЗО.

Он нажал кнопку под крышкой стола. Вошел конвоир.

— Проводите арестованного.

…Обитая железом дверь гулко захлопнулась, загремели засовы. Посмотрим, какое оно, новое мое жилье. Э-э, да вовсе не новое. Именно в этой восьмой камере сидел я лет пятнадцать назад. Те же койки в два яруса, оконная щель под самым потолком, параша справа от двери. Тогда еще, помню, попал вместе со мной Жирный — майкопский «вор в законе». У меня в городе был подельник — на воле остался. Мой ровесник по кличке «Ромик». Так чего он только не присылал — и колбасу, и рыбку соленую, и прочие деликатесы. Самогончиком тоже баловались — надзиратель приносил за мзду. Жирный — он был постарше меня и помускулистее — попытался было верховодить. Но с «ворами в законе» он не мог не считаться. «Братва» ему бы потом не простила. А вот «шпану» — давил, да и «пацанов» своих тоже. С барского стола, говорит, шпане не дам ни крошки, лучше выброшу. И вот мы вчетвером пируем, а те сидят по углам и сосут лапу. Поглядел я на это дело и говорю: «Не пойдет так, Жирный. Здесь тебе не Майкоп». Он — на дыбы. Но нас — трое. И продукты — мои, имею право ими распоряжаться. Нарезал колбасы, сыр (нож-заточку мы надежно прятали) и раздал «шпане». Жалко их было — если кому-то и присылали посылки, разве же сравнить с нашими: сухари, леденцы, компот сушеный!.. После этого случая Жирный с нами дня три не разговаривал, дулся.