— Надо найти, — ответил оперработник, сделав особый упор на слове «надо». — Иначе упустим Сизого. И дело зайдет в тупик.

«Опер» ушел, опять кивнув мне головой, но на этот раз доброжелательно и даже слегка улыбнувшись. И опять напомнил он мне Максимченко — впрочем, уже не только своим высоким ростом и грубоватыми манерами.

Иван Александрович предложил мне сигарету, закурил сам. Потом встал и по привычке стал ходить из угла в угол. Мы оба молчали, думая каждый о своем. Он, конечно, видел, что сомнения продолжают меня терзать. Подошел, тронул за плечо.

— Не раскаивайтесь, Валентин Петрович. Другого выхода у вас просто не было. Зато как помогли следствию. Да и себе тоже… А чтобы вас угрызения совести не слишком мучили, открою небольшой секрет. Почти все члены преступной группировки — по крайней мере, кто действовал в нашем городе, уже здесь, в СИЗО. Остался Сизый, на которого рано или поздно мы бы все равно вышли. Вы лишь помогли ускорить ход событий. Но помогли вовремя… Кстати, наши беседы, надеюсь, мы продолжим. Только, скорее всего, когда возьму выходной, сейчас в запарке.

…В камеру я возвращался, по-прежнему терзаясь сомнениями. Не хотелось ни разговаривать, ни даже глядеть на эту «шушеру». Как ни старался убедить меня следователь, такому, как я, с детства впитавшему воровскую «идею», что продавать своего — самый тяжкий грех, «ломаться» не просто трудно — мучительно. Нервы у меня напряглись до предела.

К тому же предвидел я и такой поворот, что «шушера», кем-нибудь подогретая, задумает вдруг учинить допрос. Со стороны частые мои отлучки в самом деле могли показаться подозрительными. Особенно тем, кто знает, что ночные допросы разрешаются лишь в исключительных, неотложных случаях (хотя нарушается это сплошь и рядом).

А чем объясню сегодняшний добровольный «визит» к следователю? Обычно так поступают те, кто решился на явку с повинной. А этой явкой ты почти всегда вызываешь к себе неприязнь. Каждый понимает, что раскаяние или, как говорит закон, чистосердечное признание — это и «продажа» кого-то из «подельников»… Мои опасения подтвердились — будто в воду глядел.

Подошел к своим нарам, вижу — рядом с Лехой сидит усатый хмырь со шрамом во всю щеку и, брызгая слюной, что-то ему доказывает. Усатого я приметил еще вчера, и сразу он мне не понравился. Когда знакомились, все глаза отводил в сторону.

Заметив меня, хмырь замолчал, осекся на полуслове.

— Ты, Серый, не финти. — Леха, по пояс голый, поиграл бицепсами. — Начал — до конца выкладывай. И при нем, — показал он кивком в мою сторону, — при бате.

Усатый вдруг весь съежился, испугавшись и моего появления, и грозных кулаков Лехи, который успел уже привести их в боевую готовность. Но говорить не решался.

— Молчишь, падло. Ну тогда я за тебя скажу. Слышь, Валентин, Серый мне тут стал намекать, будто ты лягавым продался. На допросах, говорит, держат его до ночи и все такое. Я ему: значит, дело запутанное, измором берут, жерди выкручивают. А как понять, говорит, что утром он сам попросился к следователю… Мог бы ему и на это ответить, — Леха поиграл кулаками. — Да тут ты подошел, и он — сам видишь — в рот воды набрал.

К нашему разговору, как я заметил, прислушивался и кое-кто из блатных, лежавших на соседних нарах. Еще бы — запахло жареным.

— Ответить, конечно, могу, — сказал я, стараясь не терять спокойствия и на ходу придумывая, как лучше выкрутиться. — Шьют кражу по 89-й, в крупных размерах. За это, если Кодекс читал, большой срок могут дать. А улик нет. Но ты им пойди, докажи, что «замели» незаконно. Вот и решил накатать «ксиву» прокурору…

Серый осторожно меня перебил, изобразив на своем гладко выбритом худосочном лице интеллигента подобие улыбки:

— Да ты на меня не обижайся, Валентин. Объяснил бы сразу, разговора бы не было. А то ведь не я один так подумал.

— А насчет объяснить я тебе вот что скажу. Ты кто — вор?

Усатый помялся:

— Да нет, пока хожу в «фраерах».

— Подтвердить можешь?

— Могу. Есть тут два «мужика», в соседней камере. Покажу на прогулке.

— Ну ладно, верю. А о Лихом, ответь мне, слыхал?

— Приходилось, как же.

— Его перед собой и видишь.

— Понял. Беру все назад. Не врубился я…

— Ладно, извиняться не надо. Но воровские правила ты, видать, подзабыл. Одно я тебе напомню: тот, кто «в законе», отчет держит перед ровней. И то — на сходке.

— Слыхал ты, Серый, что батей сказано?! — Леха потряс кулаком перед самым его носом. — Ладно, не дрейфь, сегодня бить не буду. Для начала мы тебя ущемим морально. Видишь, в том углу, где параша, пустая койка. Сматывай одеяло — и туда. Может, освежишь свои мозги дезодорантом. А мы доливать будем.

— Зря ты, так, Леха, — вступился я за Серого. — Он все же «фраер». После вора — второй человек. А ошибку, я уверен, учтет.