Сланец и технология гидравлического разрыва символизируют начало больших перемен в поставках энергоносителей в США. То, что сделал Митчелл для газа, теперь применимо к нефти (и другим сходным жидкостям). Их можно заставить течь из практически непроницаемых в естественных условиях пластов сланца или других пород на так называемых месторождениях «трудноизвлекаемой», или «сланцевой», нефти.

Мнения сводятся к тому, что США наконец-то могут стать энергетически самодостаточной страной, которой не нужно ниоткуда, кроме ближайшего соседа, Канады, импортировать энергию, если они сами не решат иначе. Каждый президент США, начиная с Ричарда Никсона, стремился к такой независимости, стараясь освободиться от необходимости полагаться на ненадежные поставки с Ближнего Востока и из Южной Америки [99]. Если так пойдет, это будет иметь далеко идущие политические последствия: снижение потока нефти и газа с Востока в США и страны Запада, увеличение потока углеводородов с Ближнего Востока в страны Азии. Как пишет мой друг и лауреат Пулитцеровской премии Дэниел Ергин, это «не меньше, чем перебалансировка мировой нефти» [100]. США получили бы много вариантов дальнейшего развития традиционных энергетических и военных отношений как в Западном полушарии, так и на Ближнем Востоке. Китаю также придется пересмотреть политику, так как он продолжает импортировать энергоносители, и особенно нефть, с Ближнего Востока. Благодаря сланцевой нефти и сланцевому газу США для внутренних нужд получат дешевые и надежные источники энергии, которые обеспечат стране значительные экономические преимущества. В действительности мы не можем предугадать, как США отреагируют на возможность удовлетворять энергетические потребности за счет ресурсов континента. Однако выбор, который сделают США и становящиеся все более энергетически зависимыми азиатские экономики, повлияет на формирование глобальной политики в XXI в.

Важным побочным эффектом увеличения потребления газа Соединенными Штатами станет сокращение эмиссии двуокиси углерода. Природный газ – «легкоуглеродный» вид топлива, так как при производстве единицы энергии при сжигании выделяется вдвое меньше двуокиси углерода, чем при сжигании каменного угля. В результате у США за последние пять лет объем эмиссии двуокиси углерода сократился почти на 500 000 000 тонн, или на 7,7 % – больше, чем в любой другой стране. Увеличение во всем мире потребления природного газа – важный фактор снижения риска глобальных изменений климата.

«Численность населения настолько превосходит возможность Земли производить продукты питания, что преждевременная гибель должна в той или иной форме настигнуть человеческую расу… Гигантский неизбежный голод подкрадывается незаметно, и одним могучим ударом он приведет численность населения в соответствие с запасами продовольствия в мире» [101]. Томас Мальтус, написавший эти слова в 1798 г., предсказывал будущие голод, болезни и войны. Он смотрел на эти несчастья как на необходимые и естественные реакции на экспоненциальный рост населения, опережавший линейный рост запасов продовольствия. Он верил, что эти реакции ограничат численность населения возможностями производства продуктов питания – то есть человечество попадет в так называемую мальтузианскую ловушку. Но Мальтус не сумел предвидеть промышленной революции.

Мальтус был одним из первых в длинной череде известных прогнозистов, которые предсказывали гибель человечеству, но ошибались, потому что не могли понять способность технологических инноваций изменять мир.

В 1972 г. международный «мозговой центр», Римский клуб, опубликовал доклад под символическим названием «Пределы роста» [102]. Не предполагая никаких технологических или политических изменений, он рассматривал опасность быстрого роста населения в мире с ограниченными ресурсами и прогнозировал, помимо прочего, серьезный дефицит продовольствия к началу нынешнего тысячелетия. Этот своего рода «Мальтус наших дней» не сумел предвидеть последствий Зеленой революции, позволившей удвоить производство пшеницы за последние сорок лет [103]. Сегодня потребление продуктов питания на душу населения на 20 % выше, чем в 1972 г. Марион Кинг Хабберт и другие нефтяные пессимисты, включая членов Римского клуба, так же до сих пор делали неверные прогнозы. Когда спрос превышает известный уровень предложения, цены растут, и появляются технологии для освоения новых или более полного использования существующих запасов нефти. В 1980 г. разведанные запасы нефти оценивались в 650 000 000 000 баррелей. С того времени было добыто более 700 000 000 000 баррелей, и сейчас запасы оцениваются минимум в 1 500 000 000 000 баррелей.

Мировых пессимистов и предсказателей конца света одолевает страх перед глобальным изменением климата. Они, в духе Мальтуса, предрекают голод, болезни и мировые войны. Есть ли основания верить им, раз в прошлом они столько раз оказывались неправы? Есть лишь две причины чуть больше доверять новому поколению пессимистов – это наличие убедительных научных доказательств антропогенного влияния на изменение климата и видимая неспособность человечества взяться за решение этой проблемы. Среди ученых сложилось единодушное мнение, что деятельность человека приводит к повышению температуры на планете, а это может иметь самые серьезные последствия для всех людей и окружающей среды [104]. Потребление энергии и эмиссия парниковых газов продолжают расти, а перспективы глобального соглашения о контроле над ними туманны. Мы оказываемся биологически неспособны сотрудничать друг с другом для противостояния реальной угрозе.

Впервые я осознал реальную опасность изменения климата в 1992 г. на Саммите Земли в Рио-де-Жанейро [105]. Более 100 глав государств собрались на этом форуме, чтобы обсудить, помимо прочего, возможные меры противодействия глобальному потеплению. Проблема была не нова, но впервые попала в общую повестку дня.

Характер дискуссии в Рио никак не согласовывался с успехами нефтяной индустрии и British Petroleum. Однако очевидно, что изменение климата не та проблема, от которой можно отмахнуться. Мне хотелось узнать о ней побольше, выяснить, может ли BP решить задачу «квадратуры круга». Ведь надо сделать нечто значительное для снижения риска.

После Рио я встречался со многими учеными и экспертами, чтобы лучше понять суть проблемы. В конце концов нашелся человек, который помог мне больше, чем все остальные. Джон Хаугхтон был председателем Межправительственного экспертного совета по вопросам изменения климата (IPCC) [106]. Он говорил на языке теории вероятности и убеждал меня: мы больше не можем пассивно взирать на стремительный рост глобальной эмиссии парниковых газов.

Изменение климата часто представляется как простой, линейный процесс проявления причинно-следственной связи: увеличение потребления энергии приводит к увеличению концентрации двуокиси углерода в атмосфере. Это вызывает рост температуры вблизи поверхности Земли, а он имеет катастрофические последствия для окружающей среды. Но, как я понял из бесед с Джоном Хаугхтоном, имеется несколько возможных исходов на каждом этапе причинно-следственной зависимости, и предсказать каждый можно с довольно большой погрешностью.

Моделирование такой сложной системы, как атмосфера и климат Земли, основанное на предположениях о еще более сложных системах человеческой деятельности, неизбежно порождает высокую степень неопределенности. Еще труднее оценить конечное влияние изменения климата на окружающую среду, человеческую жизнь и экономику. IPCC называет это «каскадом неопределенности»; мы не знаем в точности, как изменится климат или какими окажутся последствия изменения [107].

Это не оправдывает бездействия: неопределенность не равна неведению. Трудно узнать, каким будет мир через 100 лет, но мы можем дать оценки, осознать неопределенность и действовать соответствующе. Мы продолжаем улучшать понимание и снижать неопределенность. Карл Поппер недаром описал науку как находящуюся в переходном состоянии [108]. В этом состоит центральный принцип: все открытия могут и должны подвергаться сомнению. Наши знания о связях между человеческой деятельностью, состоянием атмосферы и окружающей среды должны постоянно оспариваться и подвергаться критике.