– Лимонаду?

– Пожалуй.

– Налей мне тоже.

– С удовольствием. – Инженер извлёк из ведерка с растаявшим льдом ещё холодную бутылку и наполнил два бокала. – Пожалуйста.

На верхней площадке Трёх геологов обычно размещался зенитный расчёт, однако сейчас пулемёты были зачехлены и сдвинуты как можно дальше, зато появилось несколько кресел, столик и зонтик: Агафрена полюбила бывать на башне по утрам и вечерам. Охранники уединению не мешали, всегда оставались на предпоследнем этаже, слуга составлял им компанию, и потому разговор Алоиза и Агафрены тёк вполне свободно.

Уверившись, что их не подслушивают, они начали говорить друг другу «ты».

Как давно привыкли.

– Где Вениамин?

– На охоте.

– Странно, что цеппели здесь, – обронил Холь, демонстративно покосившись сначала на импакто, потом на доминатор.

– При чём тут цеппели? – не поняла женщина.

– Я слышал, Веня любит расстреливать зверей из пулемёта с низко идущего цеппеля.

– Ты слышал или ты видел?

– Слышал.

Агафрена вздохнула, после чего покачала головой и печально произнесла:

– Нет нужды оскорблять моего мужа больше, чем он того заслуживает. Вениамин – очень плохой человек, однако охоту он любит, особенно классическую, конную, и никогда не опускается до того, о чём ты только что сказал.

– Извини.

Она промолчала.

Алоизу очень хотелось прикоснуться к женщине, хотя бы на мгновение, хотя бы мимолётно, например, провести ладонью по её руке, чуть пожать, почувствовать тепло, но… но он сдерживался. Их не подслушивали, но наблюдали с площадки соседней башни, и следовало быть осторожными с жестами. Поэтому Холь не позволял себе приближаться к любимой ближе чем на два шага.

– Как долго продлится развлечение?

– Вениамин уехал задолго до рассвета и вернётся ближе к вечеру. Сегодня на ужин будет дичь… – Агафрена допила лимонад, вернула бокал на столик и очень светски осведомилась: – Неужели ты и в самом деле не слышал шум отъезда? Охотники так орали, что даже в Мритске вздрагивали.

– Я крепко сплю.

– Как человек с чистой совестью?

– Как человек, который абсолютно спокоен.

И это замечание напомнило Агафрене о теме, ради обсуждения которой она и позвала инженера на башню.

– Тебя не беспокоит эксперимент?

– Я всегда спокоен перед экспериментами, – улыбнулся Холь.

– Почему?

– Потому что не боюсь за результат. – Он облокотился на крепостной камень, поднял задумчивый взгляд к замершему в синеве неба рундеру и несколько иным тоном продолжил: – Если получится – хорошо. Если не получится, я стану опытнее, умнее и добьюсь своего чуть позже. Я не боюсь времени.

– Но оно идёт.

– Именно поэтому, Агафрена. Глупо бояться того, что нельзя изменить. Время – данность, от него никуда не деться, его можно лишь принять.

– Ты принял? – тихо спросила женщина.

Алоиз понял, что она имеет в виду, понял без объяснений, которые в их общении не требовались, понял и утвердительно кивнул:

– Мне пришлось, Агафрена. Я стал верить времени, потому что оно действительно лечит и… и помогает. Я убедился.

– Может, тебе помог Бог?

– Ты в это веришь?

– Я? – Женщина криво улыбнулась. – Последние годы я верю только в то, что вижу…

А когда-то, всего несколько лет назад, молоденькая Агафрена верила в любовь. В страстную, обжигающую, всепобеждающую любовь. И вера её была крепка, несмотря на менсалийские ужасы, подлости и предательства, кровавые погромы и страшные сражения. Агафрена верила, потому что перед её глазами разворачивалась удивительной красоты история взаимной любви прекрасного учёного принца с планеты Луегара и очаровательной Артемиды.

В то время Брангия вышла на пик своего могущества, армия, победоносно зачистившая лес, не имела ничего против завоевательного похода, и губернатор Борис всерьёз нацелился на южного соседа, намереваясь коротким, но мощным ударом присоединить его земли. И искал серьёзных союзников, готовых поддержать не только деньгами, но и войсками. Луегара на роль такого союзника не претендовала, так что в её сферопорту, в Мрадаграде, губернатор встречался с тинигерийцами, которые были не прочь укрепить своё влияние на опасной, но богатой валерицием планете. Борис проводил дни либо в переговорах, либо в подготовке к ним, а Артемида – Агафрена тогда серьёзно заболела и не смогла сопровождать отца в поездке – наслаждалась театрами, музеями, синематографом, художественными галереями, в общем, всем тем, чего была лишена на Менсале, и именно в опере ей представили инженера Холя – знаменитого луегарца, знаменитого учёного и знаменитого холостяка. Впрочем, последний пункт не имел особого значения: чувство накрыло их с головой, и вряд ли его могло заглушить хоть что-то в этом мире.

Уже на следующий день Алоиз познакомился с Борисом Брангийским, предоставил в его распоряжение все свои связи и обширные знакомства, поспособствовал заключению нескольких выгодных контрактов и предложил собственные услуги в деле переоснащения брангийских электростанций. Губернатор дураком не был, прекрасно понял причину неожиданного рвения учёного луегарца, предложил расставить точки над «i», услышал ожидаемое, пригласил дочь, осведомился её мнением и в конце разговора дал благословение на брак.