– Витя, смотри! – Ольга светила в углубление.

Лежащий на полу Ребров не отвечал.

– Виктор Валентиныч… – подполз к нему Штаубе, – коррекция.

Ребров молчал, Штаубе перевернул его на спину. Ольга посветила: полуприкрытые паза Реброва были неподвижны.

– Витя! Витя! Витя! – Ольга стала бить его по щекам.

– Холодно… – плакал Сережа.

– Погоди, я понял, – Штаубе подполз к ящику с промежуточным блоком, – посвети-ка…

Ольга посветила. Штаубе открыл ящик, стал вывинчивать крепежные винты.

– Оль, Оль, мне гвозди вбили! – зарыдал Сережа, подползая к ее ногам. – Оль, ты не скажешь? Не скажешь?

– Отстань! – крикнула Ольга.

Сережа рыдал, зажав себе рот, Штаубе стал вынимать промежуточный из ящика:

– Помогите…

Ольга помогла ему.

– Догадался, додумался, старая жопа! – засмеялся Штаубе.

Они поднесли промежуточный к стене и вставили в углубление. Профиль промежуточного совпадал с профилем углубления. Штаубе повернул рычаг поперечной подачи, сдвинул гнек на 3, перевел рейку на 5, оттянул параклит:

– Что на раскладке было перед «прыжком»?

– «Пауза».

Штаубе тронул рычаг продольной подачи. Гнек завращался. Штаубе перевел параклит на автореверс, сдвинул рейку на 7. Когда красные риски параклита и щека совпали, он потянул кольцо. Раздался свист; все оси погрузились в гнезда, стена задрожала и поехали вправо. Как только она достигла крайнего положения, послышалось гудение движка, в открывшемся пространстве вспыхнул свет. Штаубе вцепился в чемодан с жидкой матерью, пополз с ним вперед. Ольга поволокла Сережу и Реброва.

Они оказались в просторном бетонном бункере. Посередине стояли четыре разделочных пресса ПРМ-118. В пол была вмонтирована никелированная воронка.

– Господи, помилуй… Господи, помилуй… – крестясь, Штаубе подполз к воронке, подтянул чемодан с жидкой матерью, стал стамеской срывать замок.

– А вы взорваться хотели! – нервно засмеялась Ольга и разрыдалась.

– Все, все. Господи, все… – Штаубе вытянул пробку, наклонил чемодан. Бурая жидкость потекла в раковину.

Ольга разделась, стянула с Сережи свитер. Мальчик закричал.

– Милый, потерпи немного… нет! Я не верю! Сереженька! Витя! А вдруг не сработает?! За что! За что же нам?! – рыдала Ольга.

– Все, все… – Штаубе бросил опустевший чемодан, стал раздеваться.

Ольга подняла Сережу, положила его на станину пресса. – Оль, уже? – спросил он.

– Да, милый, – она вложила его неподвижные, посиневшие ноги в крепежные углубления. – А руки – туда…

Сережа сунул руки в крепежные отверстия.

– Раньше времени тоже… не надо… – голый Штаубе подполз к Реброву, принялся развязывать шнурки на его ботинках.

– Штаубе, милый, я не могу! – засмеялась Ольга, размазывая кровь по лицу. – Мы пришли!

– Не надо раньше… помогите мне…

Вдвоем они раздели Реброва, уложили на станину.

– Там рычаг… – Штаубе полез на свой пресс.

– Я знаю, – Ольга повернула красный рычаг на прессе Реброва, потом на прессе Сережи.

Штаубе дотянулся до своего рычага, повернул:

– Быстро надо…

Ольга бросилась к своему прессу, легла, повернула рычаг.

Прессы заработали. Их головки стали опускаться, раскрываясь.

– Оль! – позвал Сережа.

– Молчи! Молчи! – радостно плакала Ольга.

– Вот… – Штаубе закрыл глаза, облизал потрескавшиеся губы.

Граненые стержни вошли в их головы, плечи, животы и ноги. Завращались резцы, опустились пневмобатареи, потек жидкий фреон, головки прессов накрыли станины. Через 28 минут спрессованные в кубики и замороженные сердца четырех провалились в роллер, где были маркированы по принципу игральных костей. Через 3 минуты роллер выбросил их на ледяное поле, залитое жидкой матерью. Сердца четырех остановились: 6, 2, 5, 5.