Не отвечая, Брайс покрутил упаковку в руках. На каждой стороне было жирно напечатано слово «самопроявляющаяся». Это потрясло Брайса. «Почему об этом ничего не было в химических журналах? Совершенно новый процесс…»

–  Да, - растерянно ответил он, глядя на этикетку. Там, в самом низу, было выведено тонким шрифтом: «ВК».
– Да, я её беру.
– Он достал бумажник и отсчитал продавцу шесть мятых купюр.
– Как она работает?

–  Вы кладёте её обратно в контейнер… - Продавец взял деньги. Казалось, он смягчился.

–  Обратно в контейнер?

–  Маленький контейнер, в котором она лежит. Вы кладёте её обратно в контейнер, когда закончатся кадры. Затем нажимаете кнопку сверху на контейнере. Сами увидите. Там внутри описание. Нажимаете её один или несколько раз — зависит от этой самой «светочувствительности». И всё.

–  Ага, - Брайс встал, не допив кофе, и осторожно положил упаковку в карман. Выходя, он спросил продавца: - Давно эта штука появилась в продаже?

–  Плёнка? Недели две-три назад. Работает отлично. Идёт просто нарасхват.

Брайс направился прямиком домой, размышляя о плёнке. Разве что-то может быть настолько хорошо, настолько просто? Он рассеянно достал упаковку из кармана и вскрыл её большим пальцем. В ней была синяя жестяная баночка с завинчивающейся крышкой, из которой торчала красная кнопка. Брайс открыл её. Внутри лежала обычная кассета с 35-миллиметровой плёнкой, завёрнутая в листок с описанием. На внутренней стороне крышки, под кнопкой, обнаружилась маленькая решётка. Он провёл по ней ногтем большого пальца. Походило на фарфор.

Дома Брайс откопал в выдвижном ящике древний аргусовский фотоаппарат. Прежде чем зарядить его, он вытянул фут плёнки из картриджа, засветив её, а затем оторвал. Она оказалась шероховатой на ощупь, ей не хватало обычной гладкости желатиновой эмульсии. Оставшуюся плёнку он зарядил в фотоаппарат и быстро отснял её, фотографируя всё без разбора — стены, обогреватель, стопки бумаг на столе. Светочувствительность при тусклом освещении он выставил на восемьсот. Закончив, Брайс проявил плёнку в жестяном контейнере, нажав на кнопку восемь раз, открыл крышку и принюхался. Наружу вышло едва заметное облачко голубоватого газа с едким, нераспознаваемым запахом. В контейнере не было жидкости. Газовая проявка? Брайс торопливо достал плёнку, вытянув ленту из картриджа, и, держа её против света, обнаружил серию диапозитивов с прекрасными, абсолютно реалистичными цветами и деталями. Он присвистнул и выругался вслух. Затем взял кусок пустой плёнки и ленту диапозитивов и отнёс их на кухню. Там он приготовил материалы для быстрого химического анализа, расставил в ряд мензурки и достал оборудование для титрования. Брайс с головой погрузился в работу, ни на минуту не задумавшись о том, почему же эта плёнка возбуждает в нём такое неистовое любопытство. Что-то не давало ему покоя, но он не обращал внимания — он был слишком поглощён…

Пять часов спустя, в шесть утра, когда серое небо за окном наполнилось птичьим гамом, Брайс устало опустился на кухонный стул, держа в руке маленький кусочек плёнки. Он не провёл с ней всех возможных опытов, но провёл их достаточно, чтобы выяснить, что ни одного из веществ, обычно используемых в фотографии, ни одной из солей серебра в этой плёнке не было. Несколько минут он сидел, глядя в никуда покрасневшими глазами. Затем поднялся, с огромным трудом доплёлся до спальни и упал, полумёртвый от усталости, на нерасстеленную кровать. За окном кричали птицы и всходило солнце. Брайс уснул, не раздевшись, лишь успев пробормотать искажённым хриплым голосом: «Совершенно новая технология… кто-то откопал научный трактат в руинах майя… а может, на другой планете…»

По-весеннему одетые люди сновали по тротуарам, сменяя друг друга в торопливом потоке. Молодые женщины стучали высокими каблуками (Ньютон мог слышать их даже сидя в машине). Многие из них были нарядно одеты, и на ослепительном утреннем солнце их одежда казалась сверхъестественно яркой. Несмотря на боль в чувствительных глазах, Ньютону нравилось смотреть на людей, на всё это буйство красок. Он велел водителю медленно ехать по Парк-авеню. Был чудесный день, один из первых по-настоящему солнечных дней его второй весны на Земле. Улыбаясь, Ньютон откинулся назад, на сделанные специально для него подушки, и машина медленно и плавно двинулась в центр города. Его водитель, Артур, был настоящий профессионал: Ньютон выбрал его за умение выдерживать постоянную скорость и вести машину ровно, без рывков.

Они свернули на Пятую авеню и остановились перед бывшим офисом Фарнсуорта, на котором, сбоку от входа, теперь висела латунная табличка с небольшой выпуклой надписью «Всемирная корпорация». Ньютон затемнил свои солнцезащитные очки, чтобы уберечь глаза от яркого света, и выбрался из лимузина. Стоя на тротуаре, он потянулся, подставив лицо нежно припекающему солнцу, которое для окружающих было лишь умеренно тёплым.

Артур высунул голову из окна машины и спросил:

–  Мне подождать вас, мистер Ньютон?

Ньютон снова потянулся, упиваясь солнцем и свежим воздухом. Уже больше месяца он не выходил из квартиры.

–  Нет, - ответил он.
– Я позвоню тебе, Артур. Но не думаю, что ты понадобишься мне до вечера. Если хочешь, можешь сходить в кино.

Он прошёл через главный холл мимо ряда лифтов к специальной кабине в конце холла, где, стоя навытяжку, его ожидал лифтёр в безупречной униформе. Ньютон улыбнулся про себя, вообразив, какой шквал приказов пронёсся здесь накануне, когда он позвонил и сказал, что приедет утром. Он не был в офисе уже три месяца. Он вообще редко выходил из дома. Молодой лифтёр, заметно волнуясь, произнёс заученную фразу: «Доброе утро, мистер Ньютон». Ньютон улыбнулся ему и вошёл в лифт.