Федя постоял перед дверью своего дома, прислушался. Дверь неожиданно открылась. Отец улыбался, ласково смотрел на Федю.

— Ты где это пропадал, блудный сын?

— Папа, ты прилетел?! Ты долго дома будешь?

От радости Федя забыл свои печали. Стоял, не спуская сияющих глаз с отца, и держал его за руку.

— А у нас сбор был, и мы решили строить тепловоз… Завтра контрольная по арифметике…

— Рыжик, давай сбор временно отложим. Борщ стынет.

Так вот чем так вкусно пахнет! Ой, он едва живой от голода. А руки мыть обязательно?

Они вместе пошли к умывальнику, вместе вымыли руки и весело уселись за стол. Отец подвинул сыну тарелку с ароматным борщом.

— Рыжик, а хлеб? — напоминает он.

Ах, хлеб! Ну, чтобы не огорчить отца, можно и с хлебом.

Федя ест вкусный борщ и вспоминает бабушкины северные щи. И отец их помнит? Разумеется, помнит! Вот наступит лето, отпустят Федю на каникулы, и опять махнут они к Онежскому озеру. Будут с Тойво ездить на рыбалку, на охоту пойдут…

Но Тамаре Аркадьевне не нравятся разговоры за столом, поэтому они заканчивают обед молча.

— Федя, — говорит Тамара Аркадьевна, и в голосе ее слышится сдерживаемое раздражение, — ну никак ты не научишься сидеть за столом! Не горбись, не разваливайся… Ты уже не в деревне живешь.

Отец укоризненно взглянул на Тамару Аркадьевну, низко склонился над тарелкой.

После обеда сын садится заниматься — завтра контрольная по арифметике. Отец подсаживается к нему, выбирает самые трудные задачи.

— Как, Рыжик, одолеешь?

Рыжик морщит чистый лоб, пишет на черновике решение, задумывается, зачеркивает, снова пишет. Готово!

— Да ты быстрее меня решил! — радуется отец.

Федя доволен. Расплылся до ушей в широчайшей улыбке. Морщится толстенький нос, лучатся карие глаза. Как хорошо, когда отец дома! Если бы он реже бывал в своих полетах!

Феде очень хочется рассказать отцу про Ермидсшу и ее сарай, полный самого лучшего лома. Но он побаивается, что услышит Тамара Аркадьевна и рассердится — зачем он ходит по чужим дворам. Она еще не видела его промокшее пальто… И про Лешку, и про Комара надо обязательно рассказать отцу. Очень разобиделся Федя на Кондрата. Отец, конечно, в этом деле сразу разберется… Хорошо, если бы Тамара Аркадьевна куда-нибудь пошла. А она и правда куда-то собирается. Надевает перед зеркалом шляпу, достает из сумки перчатки. Федя подвигает свой стул ближе к отцовскому, заглядывает ему в глаза. Они понимают друг друга. Они сейчас поговорят, по-мужски.

Вот тебе и поговорили! Вот. и рассказал отцу про свои дела! Зовет его Тамара Аркадьевна гулять, а Феде сидеть дома одному весь вечер…

— Рыжик, ты как? — нерешительно спрашивает отец.

Феде хочется сказать: «Не уходи, папа, пожалуйста, не уходи! Я очень соскучился по тебе. Я не знаю, как быть с Ермиловиой и Лешкой и где брать железо для тепловоза».

Но Федор молчит и прячет глаза от отца: если тот заглянет в них, сейчас же поймет, как опечален сын, и сам огорчится. А бабушка не велела отца огорчать.

Вдруг отец решительно говорит:

— Куда там идти в такой дождь! И у Рыжика завтра контрольная…

Федя улыбнулся довольный — очень приятно слушать такие слова. Ему-то приятно, а Тамаре Аркадьевне не очень! Лицо ее обиженно вытянулось. Она выходит из комнаты, отец за ней. Федя не слышит, о чем они говорят, но знает, что ссорятся. Ссорятся из-за него.

Кажется, зря он уехал от бабушки. Лешка на него кричит, Тамара Аркадьевна сердится. А вчера обиделась до слез. Подарила Феде очень красивую книжку про мальчика Никиту. Федя искренне сказал:

— Большое спасибо!

И сейчас же раскрыл книгу.

— Ну какой ты, Федя, неласковый. Ты бы хоть раз поцеловал меня! Я с таким трудом купила эту книжку.

А Федя снова сказал:

— Спасибо.

И потупился. Не умеет он целоваться, хоть плачь! И говорить много не умеет. Бабушка как-то сказала:

— Вы с Тойво не сродственники, а друг на дружку схожие: неразговорчивые оба. Лесовики!

Тамара Аркадьевна вошла молча, раздраженно сняла шляпу и раскрыла книгу. Отец походил по комнате, пока не разгладились морщины на лбу, потом подсел к сыну. Они вместе решили все задачи на части, какие нашлись в задачнике, написали диктовку, в которой Федя сделал три ошибки.

— Ох, Рыжик, — обеспокоенно покачал головой отец, — накрутил ты, братец!

Решили ежедневно заниматься грамматикой и пошли вместе ставить утюг, чтобы погладить Федин пионерский галстук. Время от времени отец поглядывал на Тамару Аркадьевну, но она не отрывалась от книги. Когда Федя взялся за иголку, чтобы подшить разлохматившиеся края галстука, она подняла, наконец, голову, посмотрела на него озабоченно и сказала, чтоб оставил, не портил, она сама сделает.

Федя обрадовался, что лицо у нее уже не сердитое и больше она с отцом не будет ссориться. Он сказал, надеясь сделать ей приятное: