Шрифт:
Вышла Ермиловна. Лешка храбро направился к ней, волоча за собой по снегу мешок.
— Вот, — сказал он, глядя в сторону, — вот они, ваши железячки. В целости, в сохранности…
Подошел Федя. Положил свой мешок рядом с Лешкиным. Постояли. Лешка шмыгнул носом и сказал, чтобы Ермиловна дала им молоток и гвозди -они будут чинить сарай. Она все это дала, приговаривая ворчливо, что шила в мешке не утаишь, видно, стыд ребятам глаза жжет — не могут они на Ермиловну смотреть.
Лешка сразу взглянул на нее и заявил, что ему глаза ничего не жжет.
Мальчуганы работали очень старательно. Накрепко приколотили оторванные доски. Починили ветхую дверь сарая, расчистили снег во дворе. Ермиловна поверила в конце концов в их искреннее раскаяние и ушла в хату. Но все-таки поглядывала в окошко.
И вот вколочен последний гвоздь. Осталось сделать самое трудное — попросить у Ермиловны прощения. Это потруднее, чем забивать гвозди в доски, колоть дрова и расчищать снег. Это даже тяжелее, чем слушать ее воркотню и обвинения в самых страшных грехах.
Они вошли в дом, встали у порога и уныло поглядели друг на друга. Кто его знает, с чего начинать, чем кончить…
— Ну? — спросила Ермиловна. — Так вы до вечера простоите. Чего вам еще?
Лешка пробормотал, что ничего особенного. Просто так… И вдруг упрекнул:
— Уж и старого железа пожалели на тепловоз! Все равно выбросите…
Ермиловна рассердилась. Нет, она ничего выбрасывать не будет. Она починит свой самовар и станет из него пить чай.
— Да вы же отравитесь и погибните! Самовар же весь зеленый!
– воскликнул Лешка. — Лучше вы нас простите и самовар отдайте нам. По собственному желанию…
— Сначала простите, — попросил Федя, который решил было, что Кондратьев все испортил и бабушка их теперь ни за что не простит.
В это время озорные котята влезли на стол и принялись пить молоко из миски. Ермиловна кинулась к столу, хлестнула самовольных котят грязным полотенцем. Они спрятались под кровать и осторожно выглядывали оттуда. Лешка не удержался — фыркнул.
Старуха повернулась к мальчишкам. Минуту она задумчиво смотрела на них.
— А про котенка тогда вы врали?
— Врали, — покраснел Федя.
Она покачала головой, опять задумалась. Кондратьев затоптался и осведомился нетерпеливо, будет ли бабушка их прощать.
— Идите, — махнула рукой Ермиловна. — Прощаю… Да самовар уж заберите. Но подсвечников не трогайте — ценные вещи.
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Лена едва успела отскочить от учительской, как дверь открылась и вышли Федя с Лешкой. Она постояла в тени, пока мальчишки прошли, и побежала в раздевалку.
Как жаль, что ребята разошлись и некому сообщить такую ужасную новость! Прежде всех хочется рассказать об этом Симочке. Вот на кого променяла она Лену! Вот какой этот Федор!
Но идти к Симочке она не хотела — обиделась на нее.
Лена повертелась в раздевалке, раздумывая, не сообщить ли тете Паше о происшествии.
— Аленушка, чего тебе? — спросила та.
— Ничего, — ответила Лена. — Варежки надеваю… А у нас… — начала она и вдруг запнулась. Вдруг тетя Паша спросит, откуда Лена это знает? Ведь не скажешь, что подслушивала у дверей.
Лена вздохнула и отправилась домой. Было очень досадно, что никто не знает о проделках Горева и Кондратьева. Хоть бы их исключили из школы… Ей их не жалко. Но Анна Васильевна не очень-то сердилась, а Таня все время только и делала, что защищала мальчишек. Может быть, их уже простили? Может, никто и не узнает об их… их воровстве? Нет уж, Лена постарается, чтоб узнала вся школа, чтобы все их дразнили:
— Воры! Воры!
И Лена, конечно, будет дразнить больше всех.
Ей представились Лешка и Федя с опущенными от стыда глазами, с поникшими головами, молчаливые. Нет, ей их не жалко! Лена сейчас же пойдет к Наде и расскажет ей, откуда Кондрат таскал лом. А его-то хвалили! Таня даже в пример ребятам ставила.
Лене стало смешно! Что-то теперь будет говорить Таня про своих любимцев? А бедная Симочка, как ей будет стыдно! Но Лена великодушно ее простит, и снова будут они дружить. Поскользнувшись, Лена падает в мокрый снег. Домечталась! Кто-то помогает ей подняться, поправляет сбившуюся на глаза шапочку, подает выпавший из рук портфель.
— Спа…
Но Лена не договорила слов благодарности, так и осталась с раскрытым ртом, перед ней стояла Тамара Аркадьевна!
— Ушиблась, девочка? — заботливо спрашивает она.