Об этом разговоре я вспомнил, когда в конце февраля перед окном школы вдруг вырос высокий тарантас. В тарантасе сидела закутанная пледом фигура в фуражке с гербом и кокардой. «Приехал-таки, – подумал я. – Ну что ж, выдавливать из себя раба так выдавливать». И велел детям на приветствие инспектора ответить: «Здравствуйте, Вениамин Васильевич!»

Прасковья бросилась на улицу, ввела высокого начальника в кухню и принялась раскутывать его. Раскутала и зашептала:

– Ваше превосходительство, а ведь школа-то не освящена. Не освящена, ваше превосходительство, вот грех-то какой!

Инспектор в дороге перемерз. Протянув руки над горячей плитой, он с неудовольствием сказал:

– Что она шепчет, эта старая курица? Ни одного слова не понял.

– Помешанная, – объяснил я. – Не обращайте внимания, господин инспектор.

Услышав «старая курица» и «помешанная», Прасковья выпучила глаза и ушла в сени.

Я пригласил инспектора в свою комнату и предложил ему чаю.

– Да, да, – говорил он, сжимая в руках стакан, – горячий чай – это самое подходящее сейчас. Ну, как вы тут? Справляетесь? Слушаются вас дети?

– Сначала не слушались, господин инспектор, а теперь слушаются.

– Так, так. Значит, лекции дали все-таки свои результаты?

– Лекции? – удивился я. – Какие лекции? Ах да! Те, что на каникулах нам читали? Как же, как же! Результаты превосходные. Особенно от греческой мифологии.

Инспектор взглянул на меня подозрительно. Я состроил самое добродушное лицо.

Войдя в класс, инспектор сказал:

– Здравствуйте, дети!

Это прозвучало точь-в-точь, как звучит «Здорово, ребята!», когда офицер выходит к выстроившимся солдатам.

Ученики встретили инспектора взглядами, полными любопытства, и ответили совсем по-домашнему:

– Здравствуйте, Вениамин Васильевич!

Ревизора будто кто толкнул в грудь. Он вскинул голову и выпучил на меня глаза почти так же, как это делала Прасковья. Я ответил выражением лица, обозначавшим: «Вот какие у меня вежливые дети».

Инспектор что-то промычал и пошел от парты к парте, говоря:

– Ну-ка, девочка, скажи, сколько будет шестью семь. Ну-ка, мальчик, прочти, что написано вот в этой строчке.

Девочки и мальчики отвечали весело, бойко. Инспектор произнес короткую речь о пользе грамотности и направился к двери. Готовый заплакать Кузька встал и жалобно сказал:

– А меня не спросили…

– В самом деле, господин инспектор, спросите этого малыша, – поспешил я Кузьке на выручку. – Трудно даже предвидеть, кто из него может выйти – замечательный математик, писатель или актер.

– Гм… Ну, что ж, попробуем выяснить, – впервые за все время улыбнулся инспектор. – Помножь тринадцать на три, отними семнадцать и раздели на два.

– Одиннадцать, – немедля ответил Кузя.

– Гм… – Инспектор с минутку подумал, видимо мысленно проверяя правильность ответа. – Гм… А до тысячи считать умеешь?

Кузька улыбнулся, показав выщербленные зубы:

– Умею. Я и до миллиона умею.

– А стихи какие ты знаешь?

– Знаю «Кахи-кахи, воевода».

Я тихонько ахнул и погрозил ему из-за спины инспектора пальцем.

– Читай, – сказал инспектор.

Кузька закрыл глаза, подумал и принялся читать басню «Стрекоза и муравей».

– Хорошо читаешь, – похвалил инспектор. – Но какой же это «воевода»?

– «Воеводу» я забыл, – соврал догадливый Кузька.

– Сколько ж тебе лет?

– Семь.

– Семь?! – Инспектор строго взглянул на меня: – Как же вы его приняли?

– А меня не принимали. Я сам присол, – опять обнажил Кузька щербатые зубы.

Инспектор хмыкнул и пошел из класса.

В моей комнате он сел на табурет и принялся допрашивать и отчитывать меня.

– Какой такой кооператив завелся у вас в школе? Кто вам разрешил? Вот письмо крестьянина Перегуденко: он доносит, что вы затеяли распри с местным лавочником, мешаете его коммерческой деятельности. Где в положении о начальной школе сказано, что при школах могут создаваться какие-то там кооперативы? Распустить – и чтоб я больше об этом не слышал! Второе: кто сообщил детям мое имя-отчество? Почему они приветствуют меня ненадлежащим образом? Или вам неизвестно, что я статский советник?

– Известно, господин инспектор, но так, по имени-отчеству, получается человечнее, – спокойно ответил я.

– Что-о? Вы соображаете, что говорите? Значит, чины, в которые нас милостиво производит государь император, не являются истинно человеческими званиями? Откуда вы такого духу набрались? Я назначил вас учителем по протекции господина городского головы. Так-то вы оправдываете наше доверие! Что за вольность такая! Взять хотя бы этого мальчугана. Кто дал вам право принимать семилетних? Опять нарушение утвержденного министерством положения о школах.