Шрифт:
– Я, доктор, извините, не понял. Вы говорите, что на переменах обязательно надо открывать форточку и проветривать класс. А если, как, например, в моей школе, никакой форточки нет и рама вставлена навечно, никогда не открывается, то как же тут проветрить?
– Почему же ее нет? – недоуменно поднял брови лектор.
– А откуда ж ей взяться, если мы занимаемся в старой избе? Да она, эта самая форточка, и без надобности нам: в избе из всех щелей так свистит, что мы вентилируемся, можно сказать, без передышки и на переменах, и на уроках.
В зале засмеялись.
– Да, ваша школа, пожалуй, в моем совете не нуждается, – попробовал пошутить лектор.
Но тут с разных мест послышались голоса:
– И моя!
– И моя!
– И моя!
Поднялся еще один учитель.
– Господин лектор, вы говорите, что после занятий обязательно надо мыть пол. Но как можно помыть в моей школе пол, если он глиняный?
– А почему же он у вас глиняный? – удивился лектор.
– Так вам же сейчас объяснили, что в нашем уезде под многие школы отведены крестьянские избы.
– А, да! Совершенно правильно, глиняный пол не помоешь, – согласился лектор.
– Я вот относительно кори и других заразных болезней, – поднялся третий слушатель. – Вы говорите, что массовое заболевание можно предупредить, если при первом же случае обратиться к участковому фельдшеру. В прошлом году у меня заболело корью сразу трое. Я немедленно написал в фельдшерский участок. А участок этот обслуживает чуть не дюжину населенных пунктов. Словом, когда фельдшер наконец приехал, все сорок пять учеников уже переболели и лечить больше некого было.
Едва он умолк, как встал четвертый и, обращаясь уже не к лектору, а ко всем слушателям, иронически сказал:
– Вот вы жалуетесь, что у вас нет форточек, что полы глиняные. Это вам просто не повезло.
– А тебе повезло? – зло спросили его.
– Мне повезло. Да еще как! Слышали небось про деревню Гвоздеевку? Помещица наша, Гвоздеевская, жила в Москве. Ни детей, ни внуков, ни правнуков у нее не оказалось. Так она весь свой капитал, что не успела прожить, завещала перед смертью на постройку школы в своей родовой деревне. И вот выбухали нам школу. Два этажа, восемь классных комнат, рекреационный [41] зал и сорок сороков форточек. А деревня наша малюсенькая, в ней едва набралось шестнадцать учеников. Теперь крестьяне затылки чешут: на какие, извините, воши ее, такую махину, содержать? Разорит она нас, проклятущая.
41
Зал для отдыха и игр учащихся во время перемен.
– Да вы, господин лектор, в деревне когда-нибудь были? – с вызовом крикнул кто-то с места.
Теперь уже заговорили все, слышались голоса:
– Наши школы больные!
– Их не лечить надо, а срыть и построить новые.
– Какая тут гигиена, когда у всех ребят чесотка!
Лектор беспомощно развел руками и сошел с кафедры. А на кафедру уже спешил инспектор.
– Господа, это бестактно! – с побагровевшим лицом бросил он в зал. – Бестактно и в отношении уважаемого лектора, и в отношении наших школ – источников просвещения в деревнях. Я не могу допустить, чтоб в моем присутствии называли наши школы больными. Прошу это на будущее учесть и вести себя подобающим образом.
С первой лекции расходились все в молчании.
Вечером преподаватель истории Финевский, баллотировавшийся в Государственную думу от крайних правых, то есть, проще говоря, от черносотенцев, прочитал нам двухчасовую лекцию о греческих мифах. А утром следующего дня он же два часа доказывал с кафедры, что все без исключения народности, населяющие территорию Российского государства, пришли под скипетр российских государей абсолютно добровольно, и если все же приходилось применять оружие, то лишь против бунтовщиков. Первую лекцию он читал сладкоречиво, вторую – то умиленно, то грозно, то торжественно. Как потом нам объяснил секретарь, лекция о мифах рассчитана была на развитие у сельских учителей эстетических чувств, а лекция об «инородцах» – для поднятия патриотического духа. Учителя слушали покорно, но тетрадей не раскрывали и вопросов не задавали.
Только раз и порадовались мы: это было, когда из Новочеркасского политехнического института приехал доцент Лященко. Он прочитал лекцию о потрясших весь мир открытиях Склодовской-Кюри и ее ученых коллег.
Выключили электричество, и все мы увидели в темноте светящуюся металлическую пластинку, сквозь которую свободно проходили лучи радия. Было такое чувство, будто мы соприкоснулись с тайной, вырванной у скупой природы подвижниками науки: и радостно, и жутко.
И еще было чувство национальной гордости: ведь существование радия предсказал почти за тридцать лет до его открытия не кто-нибудь, а наш Менделеев.
По окончании лекции мы окружили доцента, жали ему руку, горячо благодарили.
– Очень рад, очень рад! – говорил он, оглядывая нас ясными веселыми глазами. – А ведь не напиши я вашему обществу о своем желании прочитать народным учителям лекцию, так бы мы и не встретились.
Итак, единственно нужная, интересная лекция – и та была чуть ли не навязана нашим руководителям.
Зато они не пожалели средств на встречу Нового года. Был и духовой оркестр, и даже шампанское, которое сельские учителя до того видели только на рекламных картинках в журнале «Нива». Говаривали, что деньги «пожертвовали» по подписному листу местные богачи, в том числе и Каламбики.