Патрисия открыла глаза. Увидела перед собой Ипполита и успокоилась.

— Не волнуйся, я здесь, — прошептал он.

Она опустила ресницы — подтвердила, что слышит его.

Он дал ей попить и подложил под спину подушки. Она все еще не могла до конца прийти в себя.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Она ответила не сразу. Ее молчание встревожило Ипполита.

— Давай я вызову «скорую». Надо побыстрей показать тебя врачу.

— Нет!

Она сказала это твердо. Он застыл на месте.

— Мне уже лучше. Я просто…

— Разволновалась? — закончил Ипполит, вспомнив их первую встречу наедине, на площадке перед квартирой Патрисии, когда в обморок хлопнулся он сам.

— Наверно… и еще из-за диеты.

И она рассказала ему все — о своих комплексах, о переменах настроения, внезапных приступах слабости и вспышках гнева, когда, чтобы перестать ненавидеть саму себя, она вынуждена испытывать отвращение ко всему остальному миру. Он узнал, на какие жертвы она пошла с тех пор, как они познакомились, и какой опасности подвергала свое здоровье.

— Я должна сказать тебе правду, Ипполит. Я хочу тебя оставить не из-за тебя, а скорей из-за себя самой.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть, Патрисия.

— Перестань. Терпеть не могу эту фразу! Мне кажется, что ты оказываешь мне милость или говоришь с сумасшедшей, которую надо успокоить.

— Патрисия, я люблю тебя такой, какая ты есть. Я не хочу, чтобы ты менялась.

— Да ты просто не видишь, какая я на самом деле!

— Нет, вижу, и очень хорошо.

Ипполит объяснил ей, какой восторг она у него вызывает. Поскольку он не был наделен даром красноречия, свое восхищение он выражал не только словами, но и пальцами, ладонями, даже его грудь, к которой она прижалась, говорила сама за себя — своей твердостью и теплом. Теперь Патрисия шагнула вслед за Ипполитом в его мир. Что может быть красивее, чем запястье полненькой женщины. Не видно ни косточек, ни сухожилий, только шелковистая кожа. Даже странно, что это запястье может выполнять такие важные функции: врачи ведь говорят, что там расположен сустав. А в бедрах тоже кроется свой секрет: когда они худые и широко расставлены, это просто какие-то костыли, на которые опирается скелет, а вот если они округлые, пухлые и по ним не видно, что там внутри, их хочется ласкать, целовать и сотней трепетных знаков внимания добиваться, чтобы они перед тобой распахнулись. В женщине всегда должно быть что-то материнское, что-то от кормилицы, от массивной внушительной пчеломатки, которая просто раздавит окружающих ее худощавых самцов, если они не выкажут достаточной преданности.

Убаюканная этой колыбельной, Патрисия вздрагивала и с каждой секундой все больше погружалась в забытье. Догадавшись по твердому прикосновению к своему боку о его возбуждении, она разволновалась:

— Ипполит, я же не для того пришла, чтобы мы помирились!

Вместо ответа он погладил ее руки.

— Ипполит, даже если я тебе верю, даже если ты это говоришь искренне, мне всегда будет с тобой сложно.

Он застыл. В чем дело? В деньгах… Нет, на Патрисию это не похоже… Наверно, дело в его глупости, она уже намекала на это: в тот раз, прогоняя его, она сказала: «Загляни к себе в душу, и ты поймешь, почему я хочу с тобой расстаться».

— Видишь? — поспешно воскликнул он. — Я стал читать книги.

— Правда?

— Ну да. Те, которые ты мне посоветовала.

— Ипполит, ну не переводи разговор на другую тему.

Спиной она почувствовала, что эрекция у него прошла.

— Мне будет трудно, если я останусь с тобой… Как бы это объяснить? В общем, мне не хочется, чтобы меня считали шлюхой.

— Что?

— Ну такой, горячей бабенкой, которая только и думает, как бы прыгнуть в постель.

— Патрисия, как ты можешь так говорить?

Она посмотрела на него с нежностью: вечно она забывает, какой он целомудренный. Он очень чувствительно относится к словам. Этот парень смущается даже от неприличных песенок, которые сама Патрисия запросто могла распевать на вечеринках, едва чуть-чуть выпьет.

И она заставила себя объяснить свою мысль более точно:

— Глядя на нас, люди будут думать, что я с тобой потому, что ты такой красавец.

— Никакой я не красавец.

— Конечно красавец. И я это хорошо знаю.

— Ну, допустим. И что с того?

— Я не из тех женщин, которым годятся в спутники такие Аполлоны.

— Не понимаю, о чем ты!

— Ну я-то некрасивая.

— Я только что объяснил тебе, как ты прекрасна, Патрисия. И мне-то, наоборот, очень нравится всюду прогуливаться с тобой под ручку, потому что это как если бы я кричал всем остальным мужикам: «Вы только посмотрите, какое чудо, и оно досталось именно мне!»

— Это ты обо мне, что ли?

— Ну конечно о тебе!

— Ну тогда я вообще ничего не понимаю.

— А может, тут и понимать нечего? — И он поцеловал ее в шею.

Она покраснела и попыталась протестовать:

— Ипполит, мы же с тобой больше не вместе!

— Вот именно, что мы с тобой вместе! Именно об этом ты и пришла мне сказать. — И он ласково ее обнял и улыбнулся.

Она почувствовала, как возвращается их взаимное притяжение, оно просыпалась одновременно и в ней, и в Ипполите.

Они занялись любовью. На узенькой кровати им приходилось прикасаться друг к другу еще осторожней, чем обычно.