Шрифт:
— Jemand nahm unsere Pl"atze auf der Loge, — процедила она сквозь зубы.
— Что это за тип? — Пани Чверчакевич тут же успокоилась. — Чего он хочет?
Джентльмен улыбнулся и, вежливо поклонившись, представился. За его спиной появилась парочка широкоплечих помощников, выглядящих словно близнецы. Кроме того, из толпы материализовалось еще четверо господ в идентичных фраках — царских агентов. Генриетта отметила, что у одного из них блестящие металлом глазные имплантаты, а по его неестественно меняющей цвет коже пробегали змейки электрических разрядов. Это вам уже не простые шпики, а сотрудники Третьего Отделения Личной Его Величества Канцелярии — спецслужбы!
— Этот вот господин — это барон Фердинанд фон Лангенау, — перевела юнкер-девица, — чрезвычайный посол Австрии при императорском дворе России. Он сожалеет, что по его причине вы потеряли свое место и предлагает вам его обратно. Еще он просит побыть гостем в вашей ложе.
Пани Чверчакевич смерила австрийца грозным взглядом, но тут же смягчилась.
— Следует проявить к чужестранцу польское гостеприимство, — произнесла она с гордостью, чтобы слышали все вокруг, а здесь собралась приличная толпа любопытствующих. — Приглашаю вас, пан барон, в свою ложу. Поглядим оперу вместе. Думаю, как-нибудь разместимся.
Генриетта взяла себя в руки настолько, чтобы спокойно сесть в ложе между австрийцем и толстой полькой. Уселись они в самое время, потому что занавес пошел вверх, и раздались первые такты музыки. У входа в ложу, за спинами сидящих, встала пара охранников посла. Фроляйн фон Кирххайм пыталась не думать о том, что сразу же за ней торчат два австрийских солдата, а с третьим она сидит плечом в плечо. Девушка сконцентрировалась на самом спектакле.
Еще раньше она сумела как-то подготовиться и в правительственном архиве, в котором официально работала канцеляристкой, отыскала партитуру оперы и рецензии на предыдущие ее представления. Спектакль назывался «Иоанн Лейденский», а написал оперу великий и ужасно популярный германский композитор Джакомо Мейербер [4] . Само произведение принадлежало жанру «grand opera», то есть необычайно роскошного и пышного сценического зрелища. Композитор был знаменит тем, что обожал затруднять жизнь певцам, и в исключительно эмоциональную и зрелищную историю вставлял ужасно сложные арии. Любители оперы уже потирали руки и дрожали от беспокойства — а справятся ли с этой оперой польские исполнители.
4
Иоанн Лейденский (нидерл. Jan van Leiden, Johann von Leiden), настоящее имя — Ян Бейкелсзон (Beukelszoon), Бокельсон (Bockelson), нем. Букхольт (нем. Buckholdt), около 1509, близ Лейдена — 23 января 1536, Мюнстер) — вождь мюнстерских анабаптистов. Родился в 1510 году в Лейдене, портной по ремеслу. Приняв учение анабаптистов, Иоанн скоро стал одним из наиболее рьяных и талантливых странствующих его проповедников. В 1533 году он пришёл в Мюнстер вместе с Яном Маттисом (Matthys) и усердно помогал ему в проповеди учения и устройстве в Мюнстере «царства Христова» и «Нового Сиона». Когда Ян Маттис был убит в 15 34 году, Иоанн утверждал, что по данному ему свыше откровению, он назначен Богом в преемники убитому пророку, и, признанный в этом сане бургомистром города Берндом Книппердоллингом, стал организовывать в Мюнстере теократическое правление, руководствуясь собственными откровениями и указаниями, почерпнутыми из Ветхого Завета. Именуя себя «Иоанном Божьей милостью царь Нового Израиля», Иоанн ввёл многоженство, жил роскошно и сделал город ареной бесчисленных религиозно-фанатических выходок. Несмотря на отчаянную оборону, в июне 1535 года город был взят войсками Мюнстерского Архиепископа. Сподвижники Иоанна были казнены, все 18 жён — повешены, а сам Иоанн был подвергнут страшным пыткам, которые вынес с изумительной стойкостью. После обезглавливания его тело, как и тела его ближайших сподвижников, были выставлены в железных клетках на башне церкви св. Ламберта, где эти клетки находятся и по настоящее время. История Иоанна Лейденского нашла отражение в романа Карла Шпиндлера «Царь Сиона», написанного с прокатолических позиций. Его история так же дала сюжет опере Мейербера «Пророк» (1849 г.).
— Полнейшее поражение. — Пани Чверчакевич вытащила из бесконечной путаницы воланов бумажный пакетик и подсунула его под самый нос Генриетте. — Слышишь, как они поют?
На сцене молодая певица принимала драматические позы, и то теряла сознание, то скакала на месте, сильно пересаливая в исполнении роли. Фроляйн фон Кирххайм, хотя и не была большим знатоком музыки, сориентировалась, что девушка поет слишком высоко и чересчур старается, что становилось смешным и гротескным в самых неподходящих моментах. Пани Люцина, подгоняя, зашелестела пакетом, так что пруссачке пришлось угоститься шоколадным трюфелем. Пани Чверчакевич какое-то время поглощала конфеты молча, но тут же начала недовольно чмокать. Наконец, она заговорила, достаточно громко, наверняка, чтобы ее услышали и в соседних ложах:
— Слишком высоко поет, это уже не контральто, а выше. А ведь роль Фидес была написана для контральто. Ну кто же, на божью милость, доверил главную роль этой девице Чеховской? Она столь позорно завышает низкие ноты [5] . У меня просто болят уши. Я страдаю!
Последние слова дошли, похоже, до самой сцены, потому что молодая певица изумленно поглядела в сторону лож. Барон фон Лангенау фыркнул смешком, догадываясь о содержании замечаний пани Чверчакевич. Генриетта улыбнулась ему одновременно извиняясь, но и заговорщически прищурив глаз. К счастью, тут свою партию начал исполнять опытный тенор, пан Чешлевский. У этого все получалось гораздо лучше, так что пани Люцина вернулась к поеданию шоколадок. До средины первого акта она слопала их целый пакет и, к испугу ежеминутно угощаемой Генриетты, вытащила из складок платья следующий.
5
Необходимо отметить, что Фидес — мать Иоанна по опере — это глубокая старуха… — Прим. перевод.
Вдруг на сцене появилась красивая женщина с круглым, юным лицом и прелестным остроконечным носиком. Запела она превосходным сопрано, чисто и умело [6] . Голос ее отразился в хрустальных подвесках люстр Оперы и приятно защекотал в самой средине головы у Генриетты. На сей раз пани Люцина проявила удовлетворение:
— Это варшавская примадонна, панна Довяковская. Девочка в своем деле толк знает, талант! А вот теперь слушай, сейчас прозвучит самое красивое…
6
Берта, невеста Иоанна (сопрано)
Панна Довяковская пела свои драматические реплики все быстрее, оркестр брал очередные ноты весьма бравурно, с ударами в литавры. Напряжение росло и достигло зенита. Музыка заполнила все и вся, вибрировала в мыслях слушателей, впивалась в их тела, в саму плоть. И вдруг все застыло в тишине. Певица умолкла и закрыла веки. Генриетта знала, что это такое — оперная риторическая фигура, называемая апозиопезисом [7] . Затягивающаяся пауза, которая чаще всего символизирует смерть.
7
Апозиопеза, апозиопезис (лат. aposiopesis, гр. aposiopon — замолкнуть) — 1) умолчание; 2) ритор, незаконченность мысли, внезапная остановка в устной или письменной речи, чаще прерывание предложения и начало нового (напр., «Подумать только, чтобы он… Но довольно! Чтобы я когда-нибудь…»). Риторическая фигура, — перерыв в средине предложения, так что слушателю самому предоставляется восполнить недостающее. — Словарь иностранных слов
Мир замер в неподвижности и тишине. Генриетта не могла отдышаться, хотя и сильно того желала. Она не могла даже пошевелиться. Тишина тянулась; казалось, она выпирает из мыслей музыку, жадно ее поглощая. Даже пани Чверчакевич застыла, склонив голову набок, а из ее рта потекла струйка шоколадной слюны. Творилось нечто нехорошее. Что-то напирало на реальность и протискивалось из небытия в материальный мир. Нечто чуждое просачивалось со стороны сцены, вибрировало в струнах и резонирующих корпусах скрипок, вытекало из них вместе с мраком. Полосы тьмы окружили фигуру примадонны, подавили свет, загустели. Оперу посетило существо, пожирающее свет и движение. Невидимое, но давящее и болезненно реальное врывалось в мысли, засевая все пронзительной печалью. В Оперу прибыла сама Смерть.