Подкрепляясь и мечтая, Алоизий бездумно присматривался к сундукам и сваленной в угол старой мебели. Мориц спрятал его замечательно, в подвале дома на Налевках [48] , где проживал и сам. Подвал вообще-то принадлежал его брату, который использовал помещение в качестве склада собственной мануфактуры. Еврейская улочка, заполненная лавками, мастерскими и складами, запихнутыми в каждой дыре, в каждом доходном доме, даже во дворах, флигелях и подвалах, представляла собой лабиринт, который невозможно было обыскать. В его закоулках можно было спрятать все, что угодно, а полиция все равно ничего бы не нашла, даже если бы вела свой обыск до конца света.

Варшава, улица Налевки. Снимок конца XIX века

В мрачном подвале джинн мог сидеть месяцами, если бы только у него имелись силы вынести что-либо подобное. Сам же Алоизий терпеть не мог темных подземелий, слишком похожих на внутренности лампы. Впрочем он только и ждал вызова от Данила, чтобы, наконец-то, отправиться ему на помощь. Но перед операцией ему нужно было отдохнуть и внутренне собраться. Слишком долго не становился он демоном, почти до конца превратился в человека. И вообще, в Варшаве он жил как у Христа за пазухой, шатался без дела, пил и обжирался, но, по крайней мере, заботился о своей гнилой душе, регулярно посещая церковь. Именно по этой причине он и забыл, кто он такой. Это было ошибкой! Сейчас хватило одной-единственной дематериализации, и он чуть не развеялся на ветру от усталости. Стыдоба!

Быть может, до того, как все начнется, еще разик заскочить на Шлискую за своим любимым палашом и пистолетами? Э, нет, наверняка там притаились москали и только этого и ждут. Придется им с Довнаром как-то справляться без оружия. Ладно, как-то пойдет! Вот только надо перестать маяться дурью, наконец-то хоть что-то происходит. После сколько-то там десятков лет отдыха вновь пора с головой броситься в водоворот приключений. Отпуску конец!

Его взгляд случайно выловил в темных завалах нечто, похожее на какое-то странное, как будто бы укороченное фортепиано. Алоизий не знал, как нечто подобное называется, европейской музыкой он вообще никогда не интересовался. Сам он предпочитал похожие на вой ветра в пустыне песнопения шаманов или же ритмичный бой барабанов, под которые танцуют чернокожие воины. Нравились ему и танцевальные моления дервишей, их естественная стихийность и энтузиазм. Церковные песнопения и псалмы казались ему нудными, лишенными свободной радости, равно как и заученное бряцание и нытье образованных европейских музыкантов. Нет, современной музыки он никак не любил.

Алоизий отложил пустую миску, вытер руки о штаны, потому что, как обычно, ел пальцами, и подошел к инструменту. Что-то его буквально притягивало к нему. Только лишь встав перед ним, до него дошло, что же это такое — страх. Этот покрытый пылью ящик возбуждал в нем непонятный страх. Джинн протянул руку, чтобы коснуться инструмента, и в тот же самый миг защелка в складских дверях с треском перескочила, и в средину вскочил запыхавшийся Мориц. Алоизий прямо подскочил от страха.

— Ай, холере! — взвизгнул еврей. — Совсем все нехорошо, пан Алоизий. Вас таки разыскивает вся варшавская полиция вместе с жандармерией. Повсюду спрашивают про крупного мужчину с темненькой такой вот кожей. Даже награду назначили, триста рублей! Пан у нас сделался врагом общества. Да что там, пана разыскивают даже босяки и жиганы, сейчас обыскивают все малины центра и Повисля.

— Всего три сотни рублей? — усмехнулся Алоизий. — Так что успокойтесь. Скажите лучше, а что это такое, — указал он на инструмент.

— Фисгармония. Триста — это прилично, тем более, что заработок легкий. Найти кого-то такого в городе, это не фокус. Слишком пан из толпы выделяется. Многие полакомились бы, тем более, что времена, что ни говори, тяжелые. Только я еврей истинный, не какой-то там шахер-махер. Можете быть в спокойствии, мое слово свято. Здесь пану ничего не угрожает.

— И прекрасно. — Алоизия облава не слишком волновала, он даже испытывал волну удовольствия от вызова, возбуждения опасностью. Он чувствовал нечто такое, о чем совершенно забыл, но чем когда-то постоянно жил. В улучшающемся настроении занозой лишь торчала обеспокоенность странной реакцией на ничем не примечательный ящик. — И откуда здесь эта фисгармония взялась?

Ничего не понимающий Мориц лишь хлопал ресницами. Ему-то казалось, что у негра имеются более важные проблемы, чем забытый всеми музыкальный инструмент.

— Никто не желал купить, в конце концов она и попала на склад, — ответил он, чуточку придя в себя. — Видите ли, это же склад моего брата. Лейб у нас главный мастер на фабрике господина Германа Рейхля. То есть, на фабрике музыкальных инструментов, их цеха здесь за углом, на задах соседнего дома. Здесь брат хранит часть товара, ожидающего лучших времен. В ящиках запакованы органные трубы и всякие другие штуки, за которые клиенты не пожелали или же не смогли заплатить. А я знаю! Все это ждет случая, но иногда в этом мусоре гнездятся мыши, иногда все оно отсыревает, плесневеет и, в конце концов, из него делается совершеннейший мусор. Вот и фисгармония постепенно разваливается. А что милостивого господина, собственно интересует? Пан желает приобрести?

— То есть, устройством никто не пользовался? И нет никакой трагической истории, никаких секретов?…

— Да откуда же! Это барахло, наверняка заказанное каким-то сельским священником, который не мог позволить приобрести орган, но даже за него не смог заплатить. Ящик таскали по подвалам пана Рейхля, пока он не попал сюда, в эту кунсткамеру. Когда уже окончательно разломается, можно будет пустить на дрова.

— Можно попробовать? — Не ожидая ответа, Алоизий приставил к инструменту ящик и уселся на нем.

— Вей мэ! Так оно же будет шумно, а пан оно ведь скрывается! — заломил руки еврей. — Хотя, играй, пан, если так сильно желаешь! Вот этими двумя педальками нужно все время подкачивать воздух. Вот тут меха, которые засасывают воздух. И вот он пройдет сквозь пищалки в средине, если, конечно, пан будет нажимать на клавиши.

Алоизий поставил ступни на двух широких педалях и начал попеременно на них нажимать. Он почувствовал сопротивление мехов, и в тот же самый миг раздался шум проходящего сквозь инструмент воздуха. Негр открыл крышку и провел ладонью по клавиатуре, стирая с нее толстый слой пыли. Наконец, исключительно для пробы, он нажал несколько случайных клавиш. Раздалось низкое гудение, несколько приглушенное, поскольку фисгармония задом касалась стены. У Алоизия по спине пробежали мурашки. Звук исходил как будто бы из-под земли. А может — из гробницы.