— Ты чего шипишь, девица? — спросила Чверчакевичева. — Что, не любишь австрияков, а? На войне с ними билась? И многих порубила? Можешь не отвечать, наверняка много, судя по наградам. Я сама хотела стрелять в москалей во время восстания, но мой уважаемый супруг не соблаговолил согласиться. И вот тебе на, из-за всего этого мужичья, мы, варшавяки [83] , теперь должны кланяться каким-то отвратным австриякам и русским!

Она кивнула в паре мужчин чиновного вида, после чего повела Генриетту к столу и усалила рядом с собой. Начались речи, которые объявлял Аполлинарий Контский, директор Музыкального Института и распорядитель сегодняшнего вечера. Затем, уже по-русски, ораторствовал генерал-президент, после него, теперь уже по-немецки, князь Хотек. Его выступление мало кто понял, а жаль, поскольку посол оказался оратором веселым, как и соответствовало характеру чеха, который глядит на самого себя да и на весь свет чуточку со стороны.

Генриетта сидела как на иголках, разглядываясь во все стороны. Речи закончились, гостям подали закуски в виде холодного копченого мяса, сыра и крутых яиц, а к ним подали вино. Пока официанты разносили блюда, на импровизированной сцене разместили фортепиано и стулья. Оказалось, что четырем ученикам Института была оказана честь украсить вечер концертом. Не ожидая особого приглашения, молодые люди вышли на сцену, поклонились и начали исполнять квартет Моцарта для фортепиано, виолончели и двух скрипок.

Стоящие за спинами официальных лиц жандармы начали нервничать. Генриетта высмотрела и переодетых в гражданское платье полицейских, инстинктивно потянувшихся к спрятанному в складках костюмов оружию. Все разглядывались по сторонам, ожидая признаков появления демона. Тем временем, молодые музыканты энергично играли танцевальную мелодию, под которую улыбающийся князь Хотек начал выбивать ритм ладонью о стол. Произведение близилось к коде все быстрее и быстрее, очень скоро прозвучит апогей и финал.

«Лишь бы только не кровавый», — мелькнуло в мыслях Генриетты.

Она до сих пор не могла высмотреть женщину, похожую на нее саму, среди более двух сотен гостей просто невозможно было выследить графиню Калергис — великую любовь Игнация. Быть может, женщина и не приехала, так что демону не за кем было приходить? Или же Игнаций уже познал успокоение и покинул мечты о мести своему убийце? И он отправился в рай музыкантов или куда там уходят композиторы и исполнители после своей кончины…

— А вы знаете госпожу Калергис? — шепотом спросила Генриетта у Чверчакевичевой.

— Естественно. А кто же ее не знает? — пожала дама плечами. — Вон она сидит!

И она указала на соседний, длинный стол, буквально в паре шагов от них. Среди всех там сидящих находилась дама в инвалидной коляске. Худая, сильно измученная долгой болезнью, с сильно поседевшими волосами и в черном платье. Не удивительно, что Геня и не обратила на нее внимания. Мария Калергис выглядела старой, незаметной мышкой. Только лишь хорошенько приглядевшись, пруссачка заметила в ее лице отзвуки давней красоты. Аристократическая поза, высокий лоб и идеально симметричная форма лица свидетельствовали об истинно благородном происхождении. И действительно, нос и овал лица были знакомы Генриетте по собственному отражению в зеркале, равно как черные, блестящие глаза. Они были похожи одна на другую, как мать и дочка.

Тем временем, смычки скользили по струнам все скорее и резче, клавиши фортепиано, казалось, играли все одновременно. Произведение закончилось еще до того, как Геня в этом сориентировалась. Все начали аплодировать, изможденное лицо графини Калергис осветилось печальной улыбкой.

«Апозиопезиса не было», — подумала Генриетта. — «Демон не пришел!»

Раздался шум разговоров, официанты начали разносить основное блюдо, а молодые музыканты в сиянии почета и славы спустились со сцены. Люди вставали от своих мест и кружили между столами. Генриетта попросила пани Чверчакевичеву представить ее графине. К сожалению, та уже была окружена кольцом обожателей и просителей. Пруссачке показалось, что среди них мелькнуло знакомое лицо.

«Ах, да! Это же полковник Муханов, советник и неформальный адъютант графа Берга», — с ужасом подумала она. — «Господи, еще узнает меня и прикажет отвезти в госпиталь!»

Но ретироваться было уже поздно. Пани Чверчакевичева тянула ее за руку, без стеснения отпихивая офицеров и музыкантов.

— Пани Калергис, позвольте? — загудела она прямо в ухо достойной дамы. — Мне хотелось бы вам представить эту робкую девочку. Она желает познакомиться с вами. Майор Генриетта фон Кирххайм.

Графиня с любопытством поглядела на воительницу и подала ей слабую кисть, ладонь вниз, словно для поцелуя. Девушка же крепко, по-мужски, пожала ее и щелкнула каблуками.

— Ведь вы же не танцовщица и не певица, правда? — усмехнулась графиня Калергис. — Вы не станете выпытывать у меня про Шопена, Гейне и Вагнера [84] ?

— Вы их знали? — была изумлена Генриетта.

— Я была ученицей первого из них, остальные посвящали мне поэмы и произведения.

— Интересно, — отрезала Геня.

Прислушивающиеся к беседе джентльмены рассмеялись, указывая тем самым на невежество пруссачки, кто-то попробовал ввернуть какой-то шутливый комментарий, но графиня остановила его жестом руки.