Мертвый музыкант поставил юнкер-девицу на пол и поцеловал ей руку. После того он повернулся к церберу и начал напевать веселую мелодию. Мазурка заглушила металлический срежет бестии, заполнив все помещение. Пианист подошел к мотающему головами чудищу и теперь, вместо того, чтобы напевать, засвистел собственное произведение. Автомат протянул к нему головы, он перестал плеваться огнем и паром. Цербер вел себя, словно загипнотизированный, двигаясь в такт музыки.

— Что это еще за штучки? А ну убей его! — завопил побледневший от страха Муханов.

Полковник отступал шаг за шагом. Цербер урчал мазурку, но вдруг Игнаций замолк. Воцарилась тишина.

«Апозиопезис», — пришло в голову Генриетте.

Музыкант легонечко толкнул боевой автомат, и тот в одно мгновение занялся огнем. Загорелись все металлические детали, как будто бы они были сделаны из бумаги. Чугунный газовый резервуар раскалился и взорвался, превратив цербера в огненный шар, плюющийся во все стороны горящими обломками.

«Флогистон!» — подумал Данил. Вместе с музыкой призрак передал боевой машине флогистон, элемент огня, а потом высвободил его. Он изменил физическую суть машины, потому-то предохранитель перед сверхъестественным и не сработал.

Игнаций прошел сквозь горящие останки автомата, напевая под нос очередную мелодию — на сей раз печальную, но и торжественную: тот самый придуманный много лет назад полонез, который был посвящен Марии Калергис, и который должен был подарить ей в день собственной смерти. Он подошел к стоящему на коленях Муханову и остановился.

В полковника же попал один из обломков взорвавшейся машины. Толстый медный кабель вонзился ему в бедро и вышел с другой стороны штанины. Мужчина шипел от боли, пытаясь подняться. Но потом он окончательно упал на пол и пополз. При этом он испуганно рыдал, поскольку светящийся жаром флогистона призрак не отставал от него ни на шаг, словно угрызение совести, которое никак нельзя было изгнать из нечистого сознания.

— Сейчас я его прибью, — прошипел Кусов, поднимаясь на ноги и отряхивая брюки. — А ведь мы должны были доставить полковника живым.

— Да, я и сама планировала оставить ему жизнь, жаль, что не получилось, — холодно заметила Генриетта.

Тем временем Муханов полз по полу, оставляя за собой кровавый след, а Игнаций шел за ним, напевая страшную мелодию. Полковник рыдал все громче, а потом завыл. При этом он свернулся в клубок, затыкая себе уши. Ничего не помогало, мелодия выжигалась в его разуме, врывалась в сознание, выпирая из него все остальное. Муханов хотел было завопить, но вместо того присоединился к пению. Вдруг Игнаций остановился, положив ладонь полковнику на лбу. Сделалось тихо.

— Теперь ты уже не забудешь этой мелодии, — сказал мертвец. — Я сложил ее для нее. Передай эту музыке Марии, это мой прощальный подарок. — Он небрежно оттолкнул замершего от ужаса Муханова и спокойным шагом вернулся к вращающемуся кольцу. Призрак еще улыбнулся Генриетте и вступил в бездну.

Данил подскочил к чудовищной машине и передвинул пусковой рычаг. Колесо замедлило движение, а потом и вовсе остановилось. Врата на тот свет замкнулись, темнота развеялась в воздухе, не оставив после себя и следа. Инженер облегченно припал к зубчатому колесу.

— Это конец, — сказал он. — Покойник завершил свою месть, проявив милосердие, мы же можем вернуться домой и чего-нибудь выпить.

Судебные исполнители тщательно отмечали каждый обломок, погружаемый работниками на телегу. Носильщики старательно укладывали спасшиеся, но и совершенно размокшие книги и инкунабулы, инструменты и лабораторное оборудование. Во дворике осталась лишь куча разбитой мебели, рваной одежды и битого стекла. Данил был официально объявлен банкротом, причем за то, что не выплатил первого взноса по кредиту. Он стоял на дожде в сюртуке с поднятым воротником и в несколько грязноватом цилиндре. С печалью наблюдал он за тем, как полученное от деда наследие уходит в жадные лапы владельцев банка.

— Ростовщики хреновы, — печально сообщил он Алоизию.

Джинн, не говоря ни слова, лишь мрачно кивнул. Он и сам выглядел прибитым. Один глаз практически не открывался по причине опухоли, к тому же симметричное, благородное лицо негра теперь пересекало несколько шрамов. А все по причине того, что лицом он врезался в ящик с экспонатом из «Архива Ж».

Один из судебных исполнителей, мрачных типов в рединготах, тщательно прочесывающих каждый уголок домовладения на Шлиской, как раз собрался вешать пломбу на дверях дома.

Данил сглотнул горькую слюну. Он открыл дверцу на груди, покопался внутри, вытащил медную лампу и вручил ее джинну.

— Держи. Ты свободен, — без лишних слов сказал он. — Ты спас мне жизнь, пытался победить боевое чудище… Ты был верным слугой и хорошим приятелем, я же не могу вечно относиться к приятелю, как к невольнику. Можешь возвращаться в жаркие края, куда ты там хотел…

Пару секунд Алоизий стоял, крутя в своих громадных ладонях ничем не примечательную лампу. В конце концов, он вытер рукавом нос и слезящиеся глаза.