— Выдадим за князя нашу невесту, — вывел его из задумчивости голос хозяина.

— Непременно за князя, — подхватил Святослав. — А крестить будем во Владимире, в кафедральном соборе.

— Господи Боже мой! И как же это я сразу не додумался, конечно, в соборе! — закричал боярин.

Пировали далеко за полночь...

Летом 1143 года великий князь Киевский Всеволод Олегович принимал в своём дворце Полоцкого князя Василько Роговолдовича. Дед Василько, князь Всеслав, был когда-то заклятым врагом Мономаха и союзником Олега. С тех пор Ольговичи поддерживали дружбу с Полоцким домом.

Истерзанная войнами в конце прошлого века Полоцкая земля за годы тишины и покоя отдохнула, многочисленные торговые пути, ведущие через Полоцк к свеям [31] и в немцы, оживились, стали приносить хороший доход. Полоцкие князья богатели, держались в стороне от всеобщей княжеской круговерти в борьбе за престолы, никого не допуская в свою вотчину.

Василько всего лишь второй раз в жизни приехал в Киев. Он немало удивлялся обширности и многолюдности стольного города, буйству торговли, количеству людей из южных стран на Днепре.

Поражало его и другое — пристрастие киевлян к строениям из дерева. В Полоцке давно уже лепили и обжигали звонкие плинфы — широкие плоские кирпичи, пришедшие на Русь из Византии. Впрочем, киевские деревянные дворцы радовали глаз причудливостью и затейливостью переходов, крылец, сеней, светёлок, гульбищ, подклетий, резных колонн и узорчатых отделок окон и дверей.

Василько лазил и по киевским крепостным стенам, поражаясь, как сумели когда-то поднять на склоны крутых гор огромные дубовые колоды. В то же время он отметил про себя, что глиняная обмазка, призванная сохранить дерево от огня, непрочна, местами осыпалась, и никто её не подновляет, что современные стенобитные машины, о которых довелось ему читать в латинских трактатах, наверняка способны без особого труда разрушить такие стены.

Он сказал о своих наблюдениях великому князю, но тот только посмеялся в ответ:

— Никто ещё не брал Киев на копьё!

Каждый день завершался пированием во дворце. Василько всё ждал, когда же раскроет Всеволод цель своего приглашения, но тот вёл беседы обо всём на свете, осыпал подарками, любезностями и ловко уводил разговор в сторону, как только Василько начинал слишком уж настойчиво допытываться.

За несколько дней у Полоцкого князя разительно изменялось мнение о Всеволоде. До приезда он знал о нём в основном со слов досужих сплетников: что гуллив не по годам, женолюбив и брюхо своё неумеренно балует изысканными яствами, что киянами нелюбим и многое другое.

Оказалось же, что Всеволод ростом высок и вовсе не брюхат, как рисовала его молва, а просто грузен, но красив мужественной, чисто воинской красотой, благодаря охоте и упражнениям рука его тверда, в седло вспрыгивает, как дружинник из младшей дружины, за столом в еде и питье умерен, хотя не отказывает себе ни в золотом рейнском, ни в красном венгерском.

В чертах его красивого крупного лица почти ничего не было от матери-половчанки, разве что слегка удлинённый разрез глаз. Старики помнили его мать, удивительной красоты женщину с янтарными кошачьими глазами и волосами цвета половы. Она родила Олегу трёх сыновей, оставаясь стройной, гибкой, и умерла молодой.

Василька, воспитанного в традиционном для севера Руси уважении к образованности, приятно удивило ещё и то, что великий князь владел пятью языками, обладал отменной библиотекой, за пополнением которой ревностно следил. Он привёз в Киев бывшего смотрителя своей черниговской библиотеки, монаха-книжника, который теперь занимался тем же на новом месте.

Время шло, а Всеволод всё молчал о главном. Что это главное на самом деле существовало, Василько с каждым днём убеждался всё более — уж слишком приветлив был великий князь и слишком ласково глядела на Полоцкого князя княгиня Агафья.

Приехал из далёкого Владимира-Волынского старший сын Всеволода — Святослав. Вечером на пиру отец представил Васильку сына. Святослав понравился ему. Высокий, в отца, широкоплечий, но по-юношески поджарый, с синими глазами, тёмной, едва намечающейся бородкой и русыми волосами, молодой князь был привлекателен, безукоризненно воспитан и улыбчив. Улыбка у него была материнская — тонкая и задумчивая. Портил князя крупный, хищный нос, унаследованный, видимо, от половецких предков. «Впрочем, нос мужчине не помеха, — подумал Василько, — было бы забрало впору».

Он разговорился с молодым князем и скоро убедился, что тот в образованности не уступает отцу, а может быть, в чём-то и превосходит его, умом быстр, в оценках твёрд, на вопросы отвечает не сразу, а подумав, словно оценивая ход беседы и сопоставляя свой ответ со всем её течением.

Беседуя со Святославом, Василько вдруг поймал на себе испытующий взгляд великого князя и заметил, как он быстро переглянулся с княгиней.

Его обожгла догадка: уж не сватать ли собирается Всеволод его старшую дочь Марию за своего сына? Сердце захолонуло — неужто и впрямь будут просить руки его любимицы, тихой, прелестной, ласковой лапушки? Расстаться с ней? Отдать её этому носатому?