— Ну ладно, подонок, за мать ты сейчас ответишь, — прохрипел Димон, втягивая в тамбур за шкирку расслабленное во всех сочленениях тело Толяна и возвращая рычаг в прежнее положение.

— Ты смотри, дошёл-таки, алкоголик, — растрепал буйную рыжую Толянову шевелюру Витёк, а мы уже думали, что тебя никуда не отпустят по причине нарушенного генофонда…

Электричка, освобождёно набирая обороты, уверенно покатила к Зеленогорску. Рыбаки раскидали свою амуницию по широким полкам и уже приготовились было чуть вздремнуть после пережитых волнений, когда в вагоне возник очень важного вида брандохлыст в железнодорожной форме:

— Кто дёргал «стоп-кран»? Признавайтесь! — грозно рыкнул он на весь вагон, поглядывая на какое-то подобие погон своей новой формы.

— Ого! Вот ты и сам! А мы уже ждём тебя не дождёмся, — обрадовано воскликнул Димон, в одно мгновенье оказавшись рядом с блюстителем железнодорожного закона и, сбив с него фуражку, резко заломил ему руку за спину и болевым приёмом поставил его на колени между рядов пассажирских сидений, — Витёк, иди-ка сюда. Сними с этого поганца его нарядные портки с лампасами и выдай ему десять ударов ремнём по глупой железнодорожной жопе за непочтение к родителям.

— Что вы делаете! Я предупреждаю, ваши действия противоправны, вы будете отвечать в суде…

— Ответим, сынок, если надо будет, ты главное не волнуйся, но до этого суда когда ещё время дойдёт, а вот ты прямо сейчас ответишь и знаешь, за что?

— Ой-ёй, ру-ку-ку, не дави так — сломаешь!

— Не боись, сломаю, возьмёшь больничный и походишь немного в гипсе. Отдохнёшь. Устал, поди? Так догадываешься ли ты, раб Божий, за что муки принимаешь? (Последнюю фразу Димон произнёс густым басом и нараспев, явно подражая православному священнику, которого он когда-то видел в кино).

— Откуда же мне знать… Вы вон сами хулиганите на транспорте и сами же чем-то недовольны…

— Недовольны… Будешь с вами довольным. А кто наших матушек оскорблял, мерзавец ты этакий?

— Ай! Легче! Так это же не я… это старший машинист, Георгиевич на вас матерился! А чё вы сразу за «стоп-кран»!

— А это не твое дело! «стоп-кран» для каких случаев придуман? Правильно, для экстремальных. Вот и произошёл у нас такой случай. А Георгиевич твой скоро по отдельной программе получит. Ладно, штаны мы с тебя снимать не будем, а то ещё суд поймет нас превратно, и это уже совершенно другая статья получится. С такой статьёй на зоне лучше не появляться…

— Так то ж не я матюгался…

— Это уже не так важно… Проведём профилактическую работу, чтобы ты, когда сам старшим машинистом станешь, не оскорблял лучших людей города, а тем более их родительниц…

— Да я и так…

— Считаем — раз!

— Ой-ёй-ёй! Больно!

— Молчи, гадёныш! Тьфу, молчи, сын мой! Всегда трудным бывает оно, искупление грехов тяжких и приобщение к высокой культуре поведения в обществе. Не достойно поведение твоё, отрок, высокого звания советского человека! Моральный кодекс строителя коммунизма изучал, негодяй ты этакий, в своём железнодорожном ПТУ?

— Ай, ой, эх, ух… Я техникум… Уй-й-й! Уже десять! Хватит! Я же считал!

— Ну, ладно, иди с миром, раз считал, помогай рулить своему Георгиевичу, а то он скоро может так устать, что придётся тебе одному справляться. Только не говори ему ничего — пусть ему возмездие сюрпризом будет. Не всегда же тебе за него отдуваться…

Принявший мучения «за други своя» помощник машиниста в спешном порядке покинул пропахший бунтом вагон, потирая уязвлённые места, злобно оглядываясь на обидчиков и очень тихим шёпотом произнося в их адрес какие-то укоризненные слова.

— Тьфу, доспать не дали, собаки… Зеленогорск уже через одну остановку…

— Это тебе-то, дядь Толь, поспать не дали?

— А что вы думаете… Я только в два часа лёг.

— В два? Чем же ты до этого занимался?

— Дык, это… Лекции слушал, вернее, проповеди о вреде обпивства и прелюбодеяния.

— Ну, с обпивством понятно, а когда же ты ещё попрелюбодействовать успел?

— Да в том-то и дело, что не успел, но для супруги моей это одно и то же. Мол, раз выпил, значит и на бабцов кидался… А на кого мне кидаться, когда у нас на кафедре две с половиной старые грымзы?

— Так уж и «с половиной»?

— Да, одна грымза на полставки у нас работает, а нервов портит на целых пять.

— И что, все они вызывают сильное отвращение, даже когда хорошо выпьешь?

— Что значит «хорошо выпьешь»? Я знаю одно: я физически не смогу выпить столько, чтобы хоть кто-то из них мне понравился… Ну хотя бы не до полового акта, а так, кокетства ради…

— А жена когда-нибудь видела твоих коллег-крокодилиц?

— Да я ей как-то показывал фотографии какого-то кафедрального праздника, а что толку?