Шрифт:
Страх сцены – одна из самых распространенных фобий. Сам по себе страх является ресурсным состоянием, предупреждающим об опасности. Не боятся только мертвые. Для живых людей нормально чувствовать страх, но испытывать страх по поводу того, что страх возникнет, – состояние невротическое. Возникает эффект заколдованного круга. Причина зацикливания – в прозаичных установках «что обо мне подумают». Как популярна эта озабоченность реакциями окружающих! Вследствие этой паранойи многие боятся выступлений и избегают внимания окружающих. А если внимания избежать все же не удается, остается популярная альтернатива – стушеваться, вогнать себя в краску. Мастера застенчивости гонят кровь к лицу, напрягают мышечный корсет и перекрывают свое дыхание. Чем сильнее потребность избежать внимания, тем чаще человек прячется в собственной клетке, из которой все труднее вырваться на свободу. Тот, кто постоянно бежит от страха, парадоксальным образом обрекает себя на пожизненное пребывание в плену у фобии.
Бороться со страхом так же бесполезно, как драться с огромным чудовищем. Значительно разумнее и полезнее приручить своего «дракона», познакомиться и подружиться с ним. Здесь важнее всех техник и методов ваша изначальная принципиальная позиция – идти навстречу страху, признать, что страх – друг или в крайнем случае гость, пусть даже незваный. Те, кто готов взять его под руку и вместе с ним решительно или даже нерешительно выйти на сцену жизни, преуспеют.
Нам часто приходится наблюдать, как люди, выйдя к микрофону, задыхаются, дрожат: «Я уже седьмой раз на тренинге и ни разу не выступала перед группой. Все сидела и думала: “Когда же я выступлю?” Но страх ошибиться и боязнь осуждения оказались сильнее желания рискнуть…»
В нашей работе мы подводим людей к самому краю, к пределу дискомфорта. Так страх нейтрализуется. И оказывается, что не так страшен черт… Вспомните пребывание на сцене. Как правило, самое страшное – решиться выдавить первую фразу. Произнося вторую и третью, можно почувствовать, как страх постепенно отступает.
Никогда не забуду того, что случилось со мной (М. Х.) в 1995-м. Известные авторы и исполнители песен Александр Городницкий и Сергей Никитин пригласили меня выступить на Грушинском фестивале бардовской песни на Волге (дело в том, что я перевел множество песен русских бардов на иврит). Я ожидал увидеть обычный зал человек на двести. Максимум на четыреста – пятьсот. Уже на месте оказалось, что выступление проходит на открытом воздухе перед 250-тысячной аудиторией. У меня начался приступ удушья. Два дня перед выступлением превратились в настоящий ад. Я не мог ни спокойно дышать, ни спать, ни есть. Настал «Судный день». Совсем узкий мостик вел на сцену в форме гитары, стоящую на воде. Выступающие выходили на сцену по мостику-грифу, «предусмотрительно» сделанному без перил. Если закружится голова, падение вниз гарантировано. Уже вечером мне довелось пробираться по этому перешейку к микрофонам с гитарой в руке. До сих пор не понимаю, как я не оказался в реке. В тот момент упасть в воду было бы для меня настоящим спасением. Но я шел, ничего не видя перед собой. От страха все вокруг затуманилось. Крики, свист, аплодисменты, зажженные свечи. Я взял микрофон, начал говорить. Сказал несколько приветственных слов, как делаю это обычно перед началом тренингов. Пошутил – шутка в зал не пошла. Во всяком случае мне было не смешно. Взял гитару… первый аккорд… и только после того, как запел, наконец расслабился. Пожалуй, это было самое страшное сценическое событие в моей жизни. После такого испытания все, что происходило позже перед аудиторией, казалось чепухой. Два года спустя, стоя в московском Дворце съездов на сцене перед шестью тысячами зрителей, к немалому моему удивлению, я совсем не волновался.
В Одесском художественном училище активная творческая группа моих сокурсников вызнала, что я играю на фортепиано. Поэтому за четыре года обучения методам изобразительного искусства мне больше времени пришлось провести на сцене, чем у мольберта перед обнаженной натурщицей. И, хоть праздничные мероприятия не обходились без моего активного участия, каждый выход на сцену был преодолением страха. Больше всего меня пугал образ директора Василь Петровича, большого и надутого, как индюк.
Нужно отдать должное – Петрович особенно не старался скрывать личную неприязнь ко мне, однако он знал, что без меня вечера потеряют свою остроту. Его любимую песню «Пара гнедых» я исполнял на каждом торжественном вечере как дежурный номер. Эта манипуляция блестяще срабатывала, и, услышав ее на генеральной репетиции, он ощутимо ослаблял свою строгую совковую цензуру относительно всего остального.
В один из первых вечеров я вышел на сцену с гитарой в руках, безуспешно вспоминая начало этого романса. Стоя на сцене перед полным залом зрителей, я от страха перестал дышать. Согласно моим ничтожным знаниям в области медицины, нехватка воздуха блокирует поступление необходимой порции кислорода в кровь и наверняка – в мозговые центры, ответственные за процесс воспроизведения рифмованных текстов. В середине первого ряда, скрестив руки и ноги, сидел достойный последователь идеологии диктатуры и геноцида интеллекта и творческого начала – Василь Петрович. Он ждал исполнения желанного шансона, а я все медлил по понятной причине. В глазах совсем потемнело, а в зале послышалось нетерпеливое ерзание.
Меня снова выручила творческая смекалка, которую я не успел удушить в процессе выживания. Я вдруг увидел всех гостей во главе с директором в первом ряду зала, тужащимися на горшках. Больше всех багровел наш верховный тиран. В конце зала в еле освещенном пространстве висел огромный портрет вождя. Владимир Ильич не отставал от своих верных последователей и тужился, во всяком случае так мне почудилось. И – о чудо! – это сработало! Я расслабился, задышал, вспомнил слова, потом провел по струнам и запел. Зал дружно зааплодировал. Неистовее всех хлопал в толстые ладоши счастливый Василь Петрович.
Тема страхов бесконечна, как и список книг с рецептами их преодоления. О них можно рассуждать всю жизнь. Мы предлагаем парадоксальный путь решения проблемы: бояться! Бояться страстно и вдохновенно.
«Добро пожаловать, страх! Мы идем тебе навстречу!» Только так есть реальный шанс встретиться с собой.
Обида
Обижаться и негодовать – все равно что выпить яд в надежде, что он убьет твоих врагов.
Нельсон МанделаТо, что чувства сопровождают нас всю жизнь, вовсе не означает, что мы знакомы с ними. Большинство из нас не умеет распознавать их в момент возникновения.
В арсенале младенцев есть врожденное, достаточно простое состояние агрессии. Более сложное чувство обиды им еще предстоит освоить. Обиду обычно выучивают в возрасте от двух до пяти лет, копируя других детей и взрослых.
Правилами нашего общества установлены чувства допустимые и запретные. Мы искренне верим, что обижаться – нелепо и стыдно. Откуда растут ноги у убеждения, что эту «непродуктивную» реакцию нужно тщательно скрывать? С детства мы уясняем правила выживания: «На обиженных воду возят», «Будь выше этого», «На дураков не обижаются». Воспитатели даже не задумываются о том, что подобного рода посылы подпитывают в ребенке высокомерие и желание отстраниться. Другая крайность – говорить: «Да перестань! Ничего страшного! Не думай об этом, все будет хорошо!» Отсюда и призыв «Не чувствуй то, что чувствуешь, будь скрытным, лицемерь, обманывай себя и других». А если совсем коротко – «Нельзя быть собой».
Как и у каждого чувства, у обиды есть свой «дом» в нашем теле. Она обычно ложится тяжестью в районе солнечного сплетения и выше, в груди, и затвердевает комком в горле. Люди, часто болеющие ангинами и другими болезнями горла, могут легко увидеть у себя склонность обижаться. В невыраженном виде обида оседает на всех внутренних органах, в конечном счете способствуя возникновению онкологических заболеваний, не последнее из которых – рак щитовидной железы.
Обида – важный сигнал для каждого: что-то в отношениях с окружающими не в порядке. Гештальт-терапевты утверждают, что обида – это невыраженная агрессия, развернутая на себя. Так ли это? Обижают не нас, это мы обижаемся, когда бессознательно соглашаемся с каким-то условно нехорошим поступком или негативным суждением в свой адрес. Чем меньше в обиде компонент агрессии, обращенной вовнутрь, тем в меньшей степени это – обида и тем в большей – именно агрессия, явное или подавленное желание мстить.
Пустая карта агрессора
Поверь, меньше всего мне хотелось тебя обидеть. Да, мне хотелось. Но меньше всего.
АнекдотОбижаются все, и у каждого есть своя ахиллесова пята – свои чувствительные темы, «больные места». Обидеть человека можно, затронув именно ту тему, в которой у него максимальное количество путаницы, неясности и вопросов к самому себе.
С обидой связан один из самых распространенных человеческих страхов – страх разоблачения. Мы бываем до крайности уязвлены, когда нам со стороны указывают на то, что мы тщательно скрывали, иногда даже от самих себя. Кому хочется услышать о том, что он производит впечатление неудачника и жертвы; перепуганного маленького мальчика, прячущегося под маской мачо-агрессора; пресмыкающегося бедного родственника; умоляющего о любви и признании юнца?!
Как привычно заедать свои горести, перманентно набирая лишний вес, и при этом ожидать, что кого-то восхитит наша стройная фигура. Или всеми способами давить в себе гнев и выдавать наружу кисло-сладкую угодливую улыбку, пытаясь убедить себя и других в собственном благостном состоянии духа. Изображать бурную деятельность, создавать цейтнот и чрезмерную занятость, тщательно скрывая свою вопиющую пассивность и отсутствие действий по реализации мечты всей жизни. Но парадокс в том, чем сильнее мы пытаемся что-то скрыть, тем более очевидным для других это становится.