Отмечали чей-то день рождения. И я в очередной раз удивилась скудности жизни женщин. Такой серый, такой будничный стол из надоевшей пищи, которую они едят каждый день. Бутылка водки – вот и все отличие.

«Кого же это они так „празднуют“? – подумала я. – Почему тортик не купили или не испекли? Могли же ради праздника скинуться по червонцу…»

Праздновали день рождения девочки.

Ее восемнадцатилетие.

Сначала разлили в граненые стаканы водку. Потом долго ждали пожилую повариху, которой надо было что-то там сделать с соусом, готовившимся к ужину, и женщины громко кричали:

– Степановна, давай уже скорее, борщ стынет и водка выдыхается!

Я допивала безвкусный компот и смотрела на девочку, которая праздновала свое совершеннолетие. И ужасно жалела, что не было у меня ни с собой, ни в моем номере никакой штучки, подарочка для этой милой девочки. И так неправильно было ее присутствие тут. Таким неправильным казался этот день рождения со столовским борщом и водкой в граненых стаканах.

И меня поразила, просто потрясла до глубины души речь, которую сказала Степановна. Видно, было принято у них первое слово всегда давать Степановне, как самой старшей и уважаемой, и она сказала слова, которые просто лишили меня дара речи.

– Света! – сказала она торжественно. – Мы сегодня празднуем твое день рождение. И хочу я тебе сказать главное. Ты, Света, всегда помни, что ты – хозяйка своей жизни! Вот как ты пожелаешь, так все в твоей жизни и будет! Ты только это помни! Каждый человек сам свою жизнь строит. И вот как он захочет, так у него все и получится! Только от него самого все в жизни зависит! И ты всегда об этом помни и делай свою жизнь сама, какой ты хочешь ее сделать! Потому что все в твоих руках…

Повариха что-то еще говорила, что-то желала Свете, которая стояла и выслушивала тост, вся румяная от смущения, а я, потрясенная, думала: «Господи! Ну какие же правильные слова сказала эта Степановна! Ведь правильным было каждое слово! Каждый человек – хозяин своей жизни. Какой он захочет построить свою жизнь, такой ее и построит. От него все зависит… Но вот только почему все эти женщины, так согласно принимающее каждое слово тоста Степановны, согласились такой построить свою жизнь?! Почему они согласились с этой работой, с этими деньгами, с этой убогой обстановкой? Почему не стали создавать что-то другое в жизни? И что делает девочка в этой убогой столовой? Какую жизнь она уже создает для себя, оставаясь тут?»

Я скоро узнала, что она тут делает.

Она работала в столовой уборщицей и мойщицей посуды.

Она собирала на подносы грязную посуду со столов.

Потом счищала объедки в грязную кастрюлю.

Потом становилась за мытье посуды.

И так каждый день. Три раза в день.

А потом она приносила ведро с водой и швабру и начинала мыть огромный зал.

А в перерывах между сменами садилась со старшими товарками пить чай. Чай вприкуску с хлебом.

Кусок за куском.

И еще кусок.

И еще.

И поскольку чай доливался еще и еще и никто не торопился расходиться, перемалывая кости отдыхающим, или мужьям, или начальству, то ее рука тянулась еще за одним куском хлеба. Еще за одним…

Процесс «создания» ее жизни шел полным ходом. Когда она после очередного чаепития поднялась, чтобы собирать со столов грязную посуду, – я увидела под ее уже нечистым халатом совершенно четко начинающий выпирать животик.

Хлеб начал делать свое дело.

Я представила себе эту девочку через несколько лет – отяжелевшую, в грязном халате. Так же лениво обсуждающую вчерашнюю серию очередного сериала или своего пьющего мужа, и мне стало страшно.

Я ехала домой из пансионата и думала о мудрых словах Степановны, которая сказала их так правильно и эмоционально, хотя в своей жизни им явно не следовала.

Каждый человек – хозяин свой жизни. От него, только от него все зависит. Как в песне поется: «Послушай, все – в твоих руках…»

Я ехала и представляла, как эта девочка, наверняка живущая в небольшом поселке у пансионата, могла каждое утро ездить в этом автобусе на работу в Москву. Благо ехать всего полчаса.

Она могла работать продавцом в магазине, супермаркете, в бутике. И быть всегда аккуратной, красивой, чистенькой.

Она могла каждое утро ездить на учебу, а потом стать секретарем или переводчицей, гувернанткой или парикмахером. И жить в другом окружении, получать другие деньги.

Она могла бы жить другой жизнью, если бы только верила в себя и свои силы, если бы только считала себя достойной всего самого лучшего, если бы только верила в доброту и изобилие мира. Если бы считала, что она создана для счастья. Что она достойна чистоты и красоты.

Но она верила в другое – судя по тому, что выбрала быть уборщицей и мойщицей грязной посуды.

«Почему она это выбрала? – думала я. – Наверное, взрослые посоветовали: „Сейчас время такое – работы нет, не устроишься… И чего ты будешь в Москву мотаться? Кому ты нужна в этой Москве? Там таких, как ты, миллионы… Вон, соседка говорила, в пансионате нужны мойщицы посуды. Работа рядом, да и в столовой, сама знаешь, голодной не останешься!..“

А может быть, они говорили: „Да сейчас без блата никуда не устроишься! А потом посчитай, сколько ты на проезд тратить будешь, – то на то и окажется! Иди вон лучше в пансионат работать… В столовой, сама знаешь, голодной не останешься!..“