Поэтому подумайте, как можно было столь крайне неуклюже и даже, я бы сказал, преступно обращаться с подвижным составом, чтобы привести страну, заваленную зерном, к нехватке хлеба.

С конца 1914 года экономическое положение России грозило превратиться в крайне трудное; потрясенная серьезными военными неудачами, а также Пирровой победой в Галиции, она стала ощущать тревожное нарушение деятельности всего ее организма. Именно с этого момента союзники должны были бы заняться его систематическим лечением, но они занялись этим только с середины 1916 года, когда было уже слишком поздно. Осторожные и предусмотрительные в отношении самих себя, союзники в том, что касается России, руководствовались уверенностью в том, что она неисчерпаема в отношении человеческих и иных ресурсов. Союзники поняли, но слишком поздно, что любой капитал, каким бы большим он ни был, рано или поздно исчерпывается, если его не пополнять.

Сколько раз в часы, трудные для союзников, Россия бросалась в ужасную битву, не залечив старых ран, не восстановив своего здоровья! Поэтому стоит ли удивляться в этих условиях, что здоровье гиганта было в конце концов подорвано и что экономическая жизнь страны, несмотря на ее поистине неисчерпаемые ресурсы, была окончательно подорвана…»[54]

Николай II с интересом выслушал доводы П. Игнатьева и согласился с его словами относительно необходимости более тесной координации военных действий армий Антанты, в том числе в области разведки. Он объявил Павлу Алексеевичу, что ему поручается возглавить Русское отделение Межсоюзнического бюро разведки в Париже и руководить всеми разведывательными организациями, резидентурами и отдельными агентами, работающими на штабы действующей армии.

Среди тем, затронутых императором, оказался, между прочим, вопрос об отношениях союзников с Россией. Николай II заметил, что Лондон и Париж, очевидно, не понимают, какой тяжелый материальный и политический кризисы переживает русский народ, и поэтому создают трудности своему восточному партнеру не по своей воле.

— Нисколько, Ваше Величество, — горячо отвечал граф. — Франция, например, всем сердцем с нами. Она оплакивала наше поражение под Танненбергом. И если бы она могла легко с нами сноситься, мы бы получили все, чего нам не хватало, а ей мы бы посылали все, что она за столь высокую цену покупает в Соединенных Штатах. Франция всегда вела себя по-рыцарски.

— Что же касается Англии, то у меня было мало контактов с ее разведывательными службами, тем более с Интеллидженс сервис, деятельность которой в отношении союзников весьма сомнительна. У этой организации совершенно четкие и специфические задачи, которые держатся ею в строгом секрете. Не придерживаясь никаких моральных соображений, она шпионит как за союзными разведками, так и за вражескими, и противодействует усилиям и тех, и других в соответствии с секретными указаниями Лондона. А в остальном — руководители и офицеры британской разведки предельно вежливы со мной. Что же касается Италии, то с ее стороны я получаю ценную помощь.

Выслушав графа, Николай II неожиданно переменил тему беседы. Поскольку в связи с неудачами Русской армии на фронте и в тылу к этому времени широкое распространение получило слово «измена», в которой обвиняли окружение царя и «императрицу-немку», хотя она по рождению скорее была англичанкой, внучкой британской королевы Виктории. Ей слухи приписывали ведение сепаратных переговоров с немцами. Такие же слухи получили широкое распространение также в Париже, Лондоне и проникли в европейскую печать. В этой связи Николай II дал П. Игнатьеву деликатное поручение выяснить источник слухов о том, что он сам или Александра Федоровна якобы за спиной союзников ведут в Стокгольме сепаратные переговоры с Германией. Он сказал:

— Императрица задета этими инсинуациями. Это гнусная клевета. Я позволяю вам повторять мои слова всем, кто будет спрашивать вас на эту тему. Используйте все ваши связи, чтобы узнать источник этих слухов, и не останавливайтесь перед расходами, чтобы добиться результата.

Вот как пишет об этом П. Игнатьев в публикации в журнале «Иллюстрированная Россия» в 1928 году:

«Когда я кончил свой доклад, Государь вдруг неожиданно спросил:

— А что вы скажете о тех слухах, которые распространяются в официальных кругах Парижа и Лондона и даже проскальзывают в заграничную печать, будто я и государыня имели намерения заключить сепаратный мир?

— Слышал про это, Ваше Величество, но так как я таким слухам не придаю никакого значения, а по службе опровержение их меня не касается, то я не обращаю на это никакого внимания.

— Меня и государыню подобные россказни очень расстраивают, — волнуясь, сказал государь. — В них нет ни слова правды. Вы можете сказать это всякому, кто вас об этом спросит. Кроме того, я вам лично поручаю провести самое точное, подробное расследование, — где источник распространения подобных небылиц… Средств на это не жалейте и используйте все ваши связи и возможности. Примитесь за дело немедленно и в кратчайший срок пришлите мне через дворцового коменданта подробнейший доклад по этому вопросу.

Дав мне еще кое-какие указания военно-политического характера, государь император меня отпустил»[55].

О том, что было в действительности, и вел ли на самом деле Николай II сепаратные переговоры с немцами за спиной союзников, мы подробно расскажем в следующей главе, а пока вернемся к нашему герою.

В октябре 1916 года начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев утвердил положение и штатный состав возглавляемого П. Игнатьевым Русского отделения Межсоюзнического бюро по разведке, находящегося в Париже. Согласно ему, П. Игнатьев «подчиняется непосредственно генерал-квартирмейстеру Ставки и выполняет все обязанности, связанные с деятельностью этого бюро во всех отношениях». Все разведывательные сведения он был обязан направлять на русском языке генерал-квартирмейстеру. Ему предписывалось руководить разведкой во Франции, Швейцарии, Голландии и Испании, добывать информацию для штабов действующей армии.