Выбегаем по очереди. Так же по очереди примерзаем к месту.

Слышу, как что-то взрывается у меня в груди, чувствую, как это что-то растекается по телу ядовитым, колючим змеем и стискиваю зубы: нас окружили. Думала ли я о том, что слова Рувера сбудутся так быстро? Нет. Думала ли я о том, что они вообще имеют место быть? Отчасти. Но о чем мне думать теперь, когда со всех сторон на меня глазеют люди в униформе. Все какие-то омерзительно одинаковые, крупные, сильные, вряд ли добродушные. Все широкоплечие, опасные. Боже мой. Что-то загорается во мне. Я бы с удовольствием отступила назад, но не отступаю. Думаю, вот-вот упаду от страха, грохнусь на пол, как куль с мукой, однако чувствую чью-то ладонь, сжимающую мои пальцы. Оборачиваюсь и нервно растягиваю губы. Саша сжимает мою руку. Он поглаживает большим пальцем мою кисть, тоже пытается улыбнуться, а затем говорит:

– Прости.

И я его тут же прощаю.

– Бежим в рассыпную, - командует Рита, наклоняется, будто готовиться со всей силы рвануть вперед и шепчет, - на мне – Саша, на тебе – Аня. – Видимо, она обращается к Руверу, потому что тот кивает и оказывается совсем близко к моему лицу. Я даже чувствую запах сигарет, исходящий от его кожаной куртки. – Встречаемся дома. Не оборачиваемся и не пытаемся геройствовать.

– Что происходит?

Бросаю взгляд за спину. О, нет! Почему-то мне кажется, что ни шатенка, ни «немецкая речка» не захотят спасать его шкуру. Восклицаю:

– Владимир Сергеевич, уходите! Сейчас же возвращайтесь в здание, прячьтесь!

– Что?
– Седовласый мужчина никак не реагирует на мои слова. Наоборот, хмыкает и выходит вперед. – Зачем?

Я готова разрыдаться. Замечаю, как венаторы - или как там их - приближаются, выходят из-за деревьев, открывают ворота и вспыхиваю:

– Уходите! Живее!

– Пожалуйста, - подключается брат, - эти люди, они…

Саша не успевает договорить. Звучит первый выстрел, и пуля проносится прямо между нашими лицами. Дальше все происходит слишком смазано. Я чувствую, как мою руку сжимают чьи-то пальцы, чувствую, как меня тянут за собой в сторону, чувствую смятение, страх, панику, и вижу лишь испуганное лицо Владимира Сергеевича, который смотрит на разбитое стекло позади себя и не двигается. Не убегает. Не пытается спастись. Я вновь кричу ему, и вдруг – о чудо – он срывается с места. Непроизвольно замечаю Риту и Сашу. Они несутся совсем в другую сторону, брат отдаляется от меня все дальше и дальше, и нас разделяют уже не просто метры, нас разделяет вечность. Решительно втягиваю воздух в легкие и бегу, что есть мочи, бегу через боль в боку, через удушающий страх и шок, и все ради того, чтобы поскорее выбраться из этого кошмара. Рувер, словно стена, прикрывает меня своим телом, он держит перед собой руки и, такое чувство, будто отталкивает венаторов невидимым, силовым полем. А я могу лишь молча бежать. Молча переставлять ноги, стискивать зубы и молиться. Да, именно молиться, пусть и не умею этого делать.

Пули свистят в воздухе. Когда мы оказываемся в лесу, они и вовсе поглощают мой рассудок: я слышу их справа, слева, сверху, снизу. Мне безумно хочется отмахнуться от них, как от мух, и, о, боже, как же хорошо, что даже в такой панике мой мозг не позволяет рукам этого сделать.

Неожиданно слышу позади себя стон и оборачиваюсь. Тут же. Не знаю, чем именно руководствуется моя голова: любопытством или самоотверженностью.

– О, нет.

Несколько раз моргаю, затем непроизвольно примерзаю к месту. Владимир Сергеевич. Он лежит в листве, не двигается. Его подстрелили.

– Аня! – кричит Рувер, но я уже направляюсь к мужчине. Я помогу ему, да! Или поможет «немецкая речка», ведь он исцеляет людей! Он спасет его! Падаю перед охранником на колени, нагибаюсь, будто это спасет меня от пуль, и переворачиваю старика на спину. Меня будто ударяет током. Я отпрыгиваю назад и сдерживаю в горле дикий крик, крик, который даже воплем сложно выразить. Мои глаза болят, я так сильно распахиваю их, так неотрывно смотрю на кровь, пульсирующую из шеи Владимира Сергеевича, что сама ощущаю себя подстреленной.

– О, боже мой! – закрываю ладонями рот, приказываю себе отвернуться. Давай, давай же! Но не могу. А кровь стреляет тонкими, багровыми линиями, пачкает землю, будто томатный соус. Летит в разные стороны. Попадает на мои колени.

– Что ты делаешь? – рычит над моим ухом Рувер. Он резко поднимает меня с земли, встряхивает, словно тряпичную куклу и орет, - очнись!

Но я не могу очнуться. Лицо парня передо мной, прямо здесь, в нескольких сантиметрах от моего носа, а я смотрю на труп охранника. Смотрю на его шею, на его открытые, мутные глаза, и замираю. До этого момента я не понимала. Ничего не понимала. Может, я пыталась смириться с тем, что меня будут преследовать опасности. Но я даже не попыталась смириться с тем, что будет после. Конкретно, со смертью. Вот, Владимир Сергеевич. Он ведь мертв. И это не сон. Он мертв. Мертв!

Я больше не слышу пуль. Не понимаю, то ли стрельба прекратилась, то ли мой мозг просто закрылся от реальности. Наконец, перевожу взгляд на Рувера и говорю первое, что приходит ко мне в голову:

– Как кетчуп.

Он собирается ответить, но вдруг просто отлетает в сторону. Молниеносно. Мое тело валится вниз. Я растерянно оборачиваюсь и вижу пять человек, пять венаторов. Они выходят из-за деревьев, движутся прямиком на меня, и я осознаю: кто-то из них подстрелил Рувера, и я понимаю: теперь нам конец.

Вскакиваю. Осматриваюсь. Думаю, необходимо защищаться, но как? Один из мужчин усмехается, направляет на меня ружье и ждет. Вот только чего? Может, наслаждается? Наверняка, в моих глазах целая палитра из различных чувств и эмоций. Правда, когда он, наконец, решает нажать на курок, он просто падает. Навзничь.

– Что? – Я хмурю лоб. Вижу, как очередной мужчина валится вниз. Затем еще один. И еще. Венаторы опускаются, встречаясь лицами с холодной, колючей землей, даже не успевая произнести и звука, а я наблюдаю за странной, смазанной вспышкой, возникающей рядом с ними, и думаю: будто молния. Что за черт? Наконец, силуэт приобретает очертания. Он останавливается перед лицом последнего венатора, вытягивает перед собой ладони и сжимает в них его голову. Звучит хруст.