В зале остаемся лишь мы вдвоем: я и Рита. Напряжение вспыхивает между нами тут же, будто лампочка. Нервно чешу стонущую ранку на шее, поджимаю губы и случайно ловлю изучающий меня взгляд шатенки.

– Тебе больно, - скорее утверждает, чем спрашивает она.

– Нет. Все нормально.

– Рувер залечит.

– Не стоит, - почему-то вновь вспоминаю об огромной дыре на его плече и озадачено хмурюсь: почему он не захотел, чтобы я ему помогла? – Ты действительно думаешь, что нам удастся вернуть моего папу?

– Надо попробовать. Мало что осталось невозможным в нашем мире. – Мы скованно улыбаемся друг другу. Странная ситуация. Почему в зале вдруг становится так жарко? Подхожу к окну и открываю его настежь, будто проблема действительно в том, что здесь жутко душно. – Я попросила у него прощения.

– Что? – недоуменно оборачиваюсь

Рита присаживается, откидывает назад спутанные волосы и усмехается:

– Сложно извиняться, когда действительно чувствуешь себя виноватым. Как просто сказать «прости», если за плечами нет никаких грешков, и как же сложно сказать это «прости», когда причины и, вправду, существуют.

– Ты про Сашу?

– Именно. Порой, я специально делаю людям больно. Это привычка. – Она нервно пожимает плечами и выглядит так уязвимо, что у меня внутри все сжимается. – Когда избегаешь близости, ненароком начинаешь привыкать к одиночеству, становишься черствым, другим. Понимаешь? Я забыла, как это бывает.

– Что бывает?

– Семья. Мы с Рувером определенно связаны, но в нас столько же милосердия, сколько в тебе жестокости. – Хочу поспорить, однако не успеваю. Рита продолжает. – Ты и Саша, и ваш порыв спасти отца – это именно то, что стерлось у меня из памяти. И я всеми силами держусь за тебя, правда. Но этого мало.

Сажусь напротив шатенки. Изучаю ее огромные, изумрудные глаза, широкие скулы, волосы и неожиданно спрашиваю:

– Какой она была?

Рита тут же понимает, о ком идет речь. Она робко улыбается, наклоняется ко мне чушь ближе, будто собирается раскрыть самый сокровенный секрет, и шепчет:

– Красивой.

Я забываю, как дышать. С одной стороны, грудь сжимает горячее чувство стыда, словно расспрашивать Риту о своей настоящей матери – тяжелейшее преступление. Однако с другой стороны – нет ничего более естественного, чем этот вопрос. Мое желание стать немного ближе к шатенке, ощутить принадлежность к ее семье – это нечто интуитивное, врожденное, необходимое мне, как кислород. И я не могу сопротивляться. И я хочу знать больше.

– Что произошло? Почему родители нас бросили?

– Они не бросали, Аня. Они умерли. Погибли в огне.

– Что? – замираю. Внутри все вспыхивает. – Их убили?

– Да.

– Венаторы?

Рита кивает. Она нервно откидывает с лица волосы, поджимает губы и жестко чеканит:

– Никто не может скрыться от них. Клан Аспид – словно яд. Он поражает всех и каждого.

– Сколько нам было лет?

– Мне восемь, тебе – три. Ты спросишь, что произошло в тот день, но я не смогу ответить. Я помню лишь пожар. Помню крик мамы и горящие шторы. Все. Прозаично – не находишь? Я расскажу тебе о любом другом событии, потому что ничто не стерлось из моей памяти: ни цвет папиных глаз, ни любимое мамино платье, ни обои в нашей детской комнате. Но тот день – сплошное дымчатое пятно.

– А кто именно был другим? В смысле…

– Мама, - тут же отвечает Рита. – Я помню, как на кухне она частенько подбрасывала тесто в воздух, и оно замирало. Представляешь мое удивление? Могла ли я подумать, что смогу вытворять нечто подобное в скором будущем?

– И она не скрывала от нас свои силы?

– А смысл? Мы все равно рано или поздно узнали бы правду.

– А отец? – недоверчиво хмурюсь. – Неужели он спокойно отнесся к ее способностям?

– Не знаю. Хотелось бы верить, что жили они счастливо, и их любовь была настоящей. Но, конечно, это лишь желание маленькой девочки, чьи родители давно погибли. Кто знает, что было на самом деле?

Пытаюсь переварить информацию. К сожалению, пока что я лишь слышу историю, которая, как мне кажется, ко мне не имеет никакого отношения. А я ведь сильно ошибаюсь.

– Я очнулась уже в какой-то машине, - продолжает Рита. Она задумчиво смотрит куда-то вдаль и поджимает губы, - ты лежала у меня на коленях и дрожала. Мне казалось, тебе холодно, а на деле тебе просто было страшно. В приюте мы прожили месяца два, прежде чем твой отец решил нас разлучить. И знаешь, - шатенка вдруг усмехается, - я не удивилась. Он так на тебя посмотрел в первый день, так изумленно, заботливо, доверчиво, что ли, что мое сердце тут же почувствовало беду.

– Но почему? – горячо восклицаю я. – Что так привлекло его внимание?

– Это было где-то внутри, где-то глубоко. Я не знаю. Он просто понял, что должен тебе помочь. Вот и все.

– Но как же ты?

– Ань, ты никогда задумывалась над тем, почему венаторы узнали о тебе лишь два года назад? Твой отец тщательно оберегал тебя, скрывал всякую информацию о твоих способностях. Покрывать двоих – гораздо сложнее.

– Это несправедливо.

– Это правильно. – Взгляд Риты, наконец, становится сосредоточенным. – Пока ты не догадывалась об этой стороне нашей жизни – ты была в безопасности.