Однажды за семейным ужином Баранов вдруг схватил со стола ножницы, всадил их себе в живот и распорол его, рассыпав свои кишки по обеденному столу.

— А-а… — бормотал он, умирая. — Так японцы делают… Ничего, а, Маш?

Маша, бледнея, отвернулась.

— И это при детях! — закричала она, дождавшись, пока непутевый ее супруг ожил. — Толя, я должна сказать тебе правду — ты становишься наркоманом!

— Ты просто завидуешь мне, — сказал благостный Баранов. (После очередной смерти у него бывала краткая эйфория, за которой он снова впадал в угрюмство.) — Ты, Маша, червь земной. Тебе это недоступно. Вот ты и завидуешь.

— Я не завидую, — сказала жена. — Толя! Ну посмотри на себя в зеркало — чему тут завидовать?! Ты ведь уже больше времени мертвый, чем живой. Опомнись, пока не поздно! Ты уже книг не читаешь! Ты совсем деградировал. Что тебя ждет?!

— Да ничего, — раздражился внезапно Баранов. — Чего тебе-то надо от меня?

Жена твердо ответила:

— Мне надо, чтобы ты пошел со мной к этому Пророку и попросил у него, чтобы он это с тебя снял. Не надо нам такого благословения!

— Еще чего! — фыркнул Баранов и для подкрепления сил стянул себе горло шнуром от настольной лампы. Вынырнув из небытия, он продолжал уже веселее и спокойнее:

— Да успокойся ты, Маша. Все нормально, уверяю тебя.

— Нет! — крикнула жена. — Не все нормально. Это твоя… наркомания — это грех! Это нехорошо, ты сам знаешь. Ты перестаешь быть человеком! Это противоестественно.

Баранов в раздражении встал и ушел из дому. Последними словами жена попала ему как раз на больное место. В глубине души он понимал: то, что он делает, действительно нехорошо и греховно. Он клял Пророка, понимая, что отказаться от его дара уже не в состоянии. Его страсть его уже почти засосала. И до вечера в страдании бродил он по городу, задумчиво бросаясь под колеса автомобилей.

И все-таки Баранов смог ночью собрать остатки своей воли, толкнул жену и сказал ей с мукой:

— Маша! Ладно… пошли завтра к Пророку. Черт с ним, с бессмертием. Только скорее… пока я не передумал.

На следующий день, в восемь утра, он оделся в безукоризненный черный костюм и вместе с женой вышел из дому, направляясь в Город Скрещения Путей. С утра он ни разу не умирал и теперь, отчаянно борясь со своим желанием, скрипел зубами, сжимал руку жены и постанывал. Жена понимала его состояние, жалела его и пыталась отвлечь разговорами. Несколько раз он чуть было не упал под трамвай, но Маша улавливала эти моменты, гладила его руку и умоляюще смотрела в глаза. Баранов подчинялся этому взгляду, потому что жену любил, и напрягал всю свою оставшуюся волю, чтобы не поддаться искушению. Но это было очень трудно.

Наконец они дошли до Города Скрещения Путей, и Баранов повел жену к тому переулочку, куда в свое время привели его Хмель и Тополь, члены секты Святодрева. Наконец Баранов нашел его и устремился к знакомому дому. Однако, дойдя до него и осмотревшись, с удивлением сказал:

— Маша! Это что-то не то…

Дом уже не был увит прекрасной листвою и цветами, ничто не прикрывало безобразия его потемневшего кирпича, и на двери была новенькая табличка: «Резиденция секты Метадиуретиков».

— Послушайте! — Баранов поймал за рукав пожилого буддиста в желтой рясе. — Что это за метадиуретики?

— Метадиуретики считают, — терпеливо объяснил буддист, — что весь мир образовался в результате Божественного Мочеиспускания.

— Тьфу! — плюнул Баранов, выпуская буддиста.

— Ага, — подтвердил сидящий на обочине митек. — Поганая секта, что и говорить. Тебе-то, браток, кого надо?

— Мне-то?.. А вот вы не знаете — тут раньше была секта Святодрева. Где она теперь?

— Дык, елы-палы, это ж попсовая секта была! Особенно Пророк у них был оттяжник.

— Да-а, это был браток, — подтвердил другой митек, мечтательно улыбаясь. — Он нас любил.

— Из «Белого солнца пустыни» наизусть шпарил, — сказал первый митек. — А бывало, высунется по пояс во-он из того окна… в одной майке… тычет в кого-нибудь из прохожих пальцем и орет: «А ведь это ты, Мирон, Павла убил!» И хохочет, заливается… И мы смеемся. А тот прохожий бледнеет и падает как подкошенный. Видать, и в самом деле убийца, варнак — мало ли их по улицам ходит.

— Эх, сейчас бы супчику горячего да с потрошками… — ностальгически вздохнул второй митек, видимо, потеряв интерес к Барановым. Видно было, что митьки тоскуют по братку.

— А где они сейчас? — неспокойно спросила Маша.

— Дык вознесся.

— Вознесся?! — леденея, переспросил Баранов.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов. Элементарно, Ватсон: живым на небо вознесся. Тут часто такое бывает.

— А может, он хоть заместителя оставил — или апостолов? — спросил Баранов.

Митьки захохотали.

— А ты простой, братушечка! Слушай, иди к нам! И сестренку свою бери. У нас хорошо. Мы оттяжники.

— Ну, как же насчет заместителя? — томился Баранов.