— Занятно, — сказал Лускул и покачал головой. — Занятно…

Потом они ели уху, а когда Глеб ушел мыть чашки, Лускул снова заговорил:

— Данриг был у меня сегодня, — сообщил он, обращаясь к Тулу. — Психологи довольны твоим сыном.

— Я тоже им доволен.

— А я — нет, — жестко проговорил Траарк. — Не доволен. Он не стал нашим. Он не стал жителем Тээры. Помните тех, кто пришел с Земли? Тир лучше, но и в нем таится опасность. Вы знаете, к чему это может привести. К дроблению.

— Что же мне делать? — глухим голосом спросил Тул.

— Пожалуй, я попробую расшевелить Глеба, — задумчиво произнес Лускул.

— Тира! — крикнул Траарк. — Тира, а не Глеба. Забудьте это имя. И он пусть забудет. Чем скорее, тем лучше!

— Мне трудно будет сделать это, Траарк, — сказал Глеб, подходя к костру.

Прозрачная кабина гравилета становилась невидимой в открытом космосе, казалось — плывешь между звезд.

— Я по привычке пытаюсь найти знакомые созвездия, — проговорил Глеб. — Не получается.

Лускул искоса посмотрел на него.

— Трудно тебе на Тээре?

— Трудно. По земным меркам я взрослый мужчина. Свои привычки, свой «модус вивенди». Это по-латыни образ жизни. Есть на Земле такой мертвый язык.

— Почему мертвый?

— Государство погибло, и язык умер. Он очень древний. Несколько тысяч лет.

— Наш язык не изменяется значительно дольше.

— Вам повезло.

— Нам повезло, — поправил Лускул.

— Да, конечно, нам, — повторил Глеб и, помолчав, добавил: — Не торопи меня, Лускул. На Земле я прожил тридцать шесть лет, а здесь — всего четыре месяца. Ко многому приходится привыкать. И, кстати, что такое «дробление»?

— Подслушал наш разговор у костра?

— Вы громко говорили.

— Уничтожение личности. Стирается память, и на чистый мозг записывается новая жизнь — искусственная.

— И часто такое бывает?

— Редко. В последний раз с теми, с Земли. Им изменили не только духовный мир. У одного не хватало пальцев на руке — они были восстановлены. Регенерация.

— Это трудная операция?

— Не очень… Смотри-ка, седьмой кольцевой спутник. Вот уж не думал, что мы так далеко забрались.

— Такой аппарат нужен на Земле, — проговорил Глеб.

— Какой? — не понял Лускул.

— Аппарат регенерации. Помнишь, я рассказывал о знакомом учителе? У него нет руки. Он потерял ее на войне.

— Создается впечатление, что на Земле идут постоянные войны, — с досадой сказал Лускул.

Глеб вздохнул:

— Мне трудно объяснить тебе это. Дело в том, что вы никогда не были разобщены. И когда революция победила, она победила везде, по всей планете. На Земле все было иначе. И война была. Не одна война, много… Но последняя, та, что отняла руку у моего знакомого, она особая. Она…

Глеб замолчал, подбирая слова.

— Говори, — сказал Лускул. — Это интересно. Впрочем, я могу предложить тебе другое. Зримая память. Воспроизведение воспоминаний на экране. Аппарат стоит у нас в лаборатории.

— Согласен. Буду подопытным кроликом.

— ?

— Так у нас называют зверьков, на которых пробуют препараты.

— Ты опять говоришь «у нас».

— Да, — сказал Глеб. — У нас. Что я могу сделать?

— Тоскуешь по Земле?

— Тебе не стоило задавать этот вопрос, Лускул. Здесь мой дом. И здесь мне хорошо. А Земля… — он вздохнул и замолчал. Молчал и Лускул, склонившись к приборной панели.

Гравилет быстро снижался и вплыл наконец в синеву дня.

В здании института психологии, окруженном большим, похожим на лес, парком, было многолюдно.

— Здесь должна быть моя сестра, — сказал Лускул. — Она стажировалась на Зуране и вернулась несколько дней назад.

Перед входом в лабораторию их встретила девушка.

— Знакомься, Кори, — сказал Лускул. — Это Тир Атар.

— Здравствуй, Глеб, — сказал Кори. — Брат рассказывал мне о тебе.

Лускул кашлянул.

— Я сказала что-нибудь не так?

— Нет, нет, — заверил Глеб. — Все правильно. Просто Лускул не любит, когда меня называют земным именем.

— Но почему? — удивилась Кори.

— Лучше проведи нас к зримой памяти, сестренка, — вмешался Лускул.

В лаборатории он показал Глебу на кресло:

— Ты сядешь здесь. Считывающее устройство надевается на голову, как шлем. Старайся думать спокойно, не перескакивая с одного на другое.

Сеанс длился долго. Сняв шлем, Глеб взглянул на брата и сестру. Лускул хмурился, а лицо Кори было бледным.