- Вот. С утра ты не принимала таблетку. Ты можешь начать волноваться, если не примешь.

Я думаю об этом. Что случится, если я не сделаю в точности так, как мне говорят? Будет ли отказ расценен как то, что я делаю глупости – особенно во второй день? Я смотрю на помещение, думаю, не чувствовали ли себя другие возвращенцы так же потерянно в первый день. Но я ничего не узнаю, а они берут сумки, выбрасывают остатки еды и идут на уроки.

Так что я глотаю таблетку.

Часть 3. Глава 2

Когда мой обработчик отвозит меня домой и говорит, что он вернется в половине седьмого, я сразу сажусь за домашнюю работу. Хотя я чувствую, что как будто знаю ответы, от некоторых вопросов у меня каша в голове. Особенно когда дело доходит до математики. Как будто какие-то правила были стерты, из-за чего я осталась только с частью ответов. Под конец я злюсь и захлопываю учебник, а потом включаю телевизор.

Я не удивлена, увидев, что специальный выпуск «Дейтлайн» (американский новостной журнал — прим. перев.) посвящен Программе, ее как будто показывают по всем каналам. Даже на MTV, где раньше крутили отстойные реалити-шоу, теперь показывают вдохновляющие истории о подростках, которых спасла Программа. Я размышляю, не спонсирует ли Программа телевидение.

И в этот момент репортер из «Дейтлайн» заходит в больницу, ту же, в которой была я. Я выпрямляюсь, сердце у меня быстро стучит. Мне кажется, что я замечаю сестру Келл, которая носится в углу экрана, а потом экран заполняют охранники.

 - Вам нельзя находиться здесь, - говорит охранник, отталкивая камеру рукой.
– Вам нужно уйти.

Репортер продолжает спорить, пока звук быстро не выключают. Экран все еще черный, и я жду, думаю, что же случилось. Вместо этого показывают репортера за столом, который качает головой.

Когда президента Программы, Артура Притчарда, попросили дать комментарий,следующее: «Эффективность лечения, которая по прежнему стопроцентная, зависит от неприкосновенности частой жизни наших пациентов. Любое вмешательство может поставить под угрозу жизнь несовершеннолетних, а следовательно, в данный момент мы не можем давать комментарии по поводу лечения или делать наши учреждения общедоступными».

Я выключаю телевизор, думаю, как это было, когда репортеры пытались проникнуть в Программу. Были ли там Шеп с Дереком? Когда я была там, это место казалось таким изолированным. Может, времена меняются.

На какую-то секунду мне становится страшно. Если они остановят Программу, из-за чего только мы останемся изменены, что случится? Нас вечно будут дискриминировать? Значит ли это, что с нами что-то не так? Я начинаю паниковать, когда внезапно меня захлестывает теплая волна, и я глубоко вздыхаю. Страх прошел, и я просто закрываю глаза и откидываю голову на подушку на диване.

Есть что-то успокаивающее в том, чтобы сидеть в знакомой гостиной, и все же я не могу не думать, что мне нужно делать что-то совершенно другое. Как будто это реально, и в то же время... нет. Мне становится легче, когда мать возвращается домой с покупками, и я помогаю ей распаковать их, чувствуя благодарность за то, что это отвлекает меня.

* * *

 - И как прошел первый день?
– спрашивает отец, сидя напротив меня за письменным столом. Его глаза светятся, и он улыбается, откусывая от бифштекса. Родители смотрят на меня так, будто я чудесным образом восстала из могилы. Они ловят каждое мое слово.

 - Хорошо, - говорю я.
– Сначала было немного страшно, но потом я кое с кем подружилась.

Мать сияет от счастья, укладывая столовое серебро.

 - Ты уже завела подругу?
– они с отцом обмениваются нетерпеливыми взглядами. Я чувствую себя конченым лузером, оттого, что мои родители могут быть так рады только потому, что я завела всего одного друга.

 - Ее зовут Лейси, - говорю я.
– Она сидела со мной за обедом.

Мать замолкает, потом кладет в рот большой кусок стейка. Я жду, что она начнет задавать вопросы, но она не делает этого. Я смотрю на свою тарелку, а рядом с моим стаканом уже лежит еще одна белая таблетка. Я решаю, что мне больше не нравится этот туман. Я решаю, что не приму ее.

 - Сегодня вечером я встречаюсь с Лейси в Велнес-центре, - тихо добавляю я, отпив из стакана.
– Обработчик сказал, что для меня будет полезно общаться.

 - Согласен, - говорит отец, его голос звучит слишком уж весело. Меня поражает некое чувство, я чувствую себя... аутсайдером. Родители ведут себя странно. Или, может, это я теперь странная.

Я хочу извиниться и пойти в свою комнату, но мать снова начинает говорить о Программе. Она говорит мне, что в Великобритании выпустили первую группу пациентов. Она, похоже, так этим гордится, как будто возвращенцы — это какая-то элита. Я киваю ей, мои мысли бешено несутся. Я пытаюсь вспомнить свою жизнь до Программы, но все, что я получаю — повторяющиеся старые воспоминания. Отец ведет нас с Брейди купить мороженое. Мать шьет костюм к Хэллоуину. От этих повторов у меня начинают пульсировать виски, и я перестаю вспоминать, боюсь, что я опасаюсь причинить себе вред.