– Кто платит? – спросила она, но, увидев меня, нахмурилась.

– Уилл! У тебя утром полно работы. Разве тебе не следует быть в постели?

– Я достаточно взрослый, чтобы самому решать, где мне быть, – покраснев, ответил я.

Эльф протянул ей золотую монету. Даже серебряной хватило бы десять раз окупить еду и ночлег.

– Этого достаточно? – спросил он.

Долли улыбнулась и кивнула. Я вскочил.

– Сейчас разбужу менялу и принесу вам сдачу, – пообещал я, стараясь не обращать внимания на раздражение, сменившее выражение алчной невинности на лице сестры.

Но эльфийка остановила меня, положив ладонь на руку.

– Останься. Монета неважна, а я хочу многому тебя научить.

Едва монета коснулась ее пальцев, Долли на кратчайшее мгновение изменилась, став старой и толстой. Я от удивления открыл рот, но вот она уже снова прежняя. Взмахнув юбками, Долли исчезла вместе с монетой, да так основательно, что увиделись мы только через двадцать лет.

Один из эльфов отвернулся к стене, подняв маску, чтобы наскоро глотнуть эля, после чего вернул ее на место, так и не показав лица.

Женщина с зябликами вынула кожаный кисет и открыла его. Оказалось, что он набит сухими травами. Кто-то взял с полки над очагом длинную глиняную трубку, обычно предназначавшуюся для посетителей таверны, и передал ей. Набивая чашечку, Ратанавивикта пояснила:

– Это маргакасайя, что на вашем языке означает «дорога к угасанию». Редчайшее растение, поскольку, с тех пор как мы бросили наши сады на юге, в мире его больше не осталось. Если его жевать, быстро успокаиваешься. Бальзам из него излечивает небольшие раны. При курении он перебрасывает мост через года. Так что мысли курящего могут блуждать в прошлом или будущем, как он пожелает.

– Как это может быть? – удивился я. – Прошлое осталось позади, а будущее… кто может сказать, что с нами случится? Наши поступки изменяют его, иначе все наши деяния были бы зряшными.

Она не ответила. Только передала трубку мне и щипцами подняла из огня уголек, чтобы зажечь ее. Я приложил мундштук к губам, нервно выдохнул и втянул дым глубоко в легкие. Из груди поднялось и возникло жужжащее и звенящее ощущение, наполнило мою голову, сначала ослепив, а потом открыв мне глаза.

Стояла ночь, и воины Какаравартена вопили в гневе и отчаянии, потому что враг занял пустошь и оттеснил нас к краю болот, легко вооруженных и пеших.

Продолжая вопить, мы танцевали как одержимые, пока не оказались на грани безумия. По знаку Какаравартена мы сняли поклажу со спин и развернули с дюжину лошадиных шкур. Вытащили ножи и стали резать свои руки и грудь. Там, где кровь попадала на шкуры, черная глина наполняла их, придавая форму, разрастаясь, придавая облик боевых коней: передние ноги взбивают воздух, ноздри раздуваются, глаза – холодные и немигающие звезды.

И тогда мы вскакивали на коней, выхватывали мечи и мчались на запад. Копыта касались земли, и почва вливалась в некромантичных животных и снова стекала через задние ноги.

– Тиратика!

Услышав принятое мной имя, я повернулся и увидел Кродаспарасу, скакавшего без маски рядом со мной. Его метки сияли серебром на лице. Глаза были шальными и ликующими, и я сорвал маску. И ощутил, как мой «петушок» поднялся от возбуждения.

Кродаспараса заметил это и рассмеялся. Наше соперничество, ненависть друг к другу были ничем по сравнению с этим дружеским единением. Скача бок о бок, мы обменялись свирепыми, издевательскими ухмылками понимания, и пришпорили коней.

– Хороший день, чтобы умереть! – крикнул Кродаспараса. – Готов умереть, братишка?

Он передвинул перевязь меча на другой бок, чтобы мы смогли наскоро пожать друг другу руки на полном скаку, а потом так же быстро описал им круг, так что потребовалось все мое искусство, чтобы уклониться.

Я выдохнул.

И тут же атмосфера общей комнаты вновь окружила меня. Я обнаружил, что уставился на рога тура, трофей, прибитый на западной стене, на пузатые, плетенные из ивняка корзины, свисавшие с китовых ребер, служивших потолочными балками. Над головой мучительно медленно поворачивалась вырезанная из дерева, раскрашенная русалка с оленьими рогами вместо волос, служившими подсвечниками.

Эльфийка взяла трубку из моих ослабевших пальцев, сунула длинный мундштук под маску – так умело, что ни пятнышка кожи на лице не было видно, – и медленно вдохнула. Угли загорелись ярче, над ними трепетал маленький оранжевый огонек, вбиравший весь свет в комнате.

– Это не то, что я желала увидеть, – прошептала она и затянулась второй раз, прежде чем передать трубку.

Трубка неспешно обошла комнату и снова оказалась у меня. Я неуклюже взял ее и приложил к губам теперь уже горячий конец мундштука. И стал впитывать магию.