Билли Бонс посмотрел мне прямо в глаза:

– Мы не принимали никакого груза.

– Слышь, ты, не выводи меня из себя, – сказал я. – Отпирай давай и…

Заслонка с лязгом захлопнулась прямо перед моим носом.

Я моргнул.

– Ладно! – воскликнул я. – Можешь считать, что последнее слово осталось за тобой, мистер Билли Бонс, вот только смею заверить – ты сильно заблуждаешься!

Я вовсе не ощущал в себе той убежденности, с какой говорил. Билли Бонс был прожженным пройдохой до мозга костей. Он принадлежал к тому типу людей, кто сделает тебе скидку в четвертак, но попутно обсчитает на доллар. Еще никому не удавалось перехитрить его. И никому не удавалось получить от него то, с чем он не желал расстаться. А исходя из собственного опыта, я знал, что если он о чем-то не хочет рассказывать, то из него и слова не вытянешь.

Пришлось бежать в голову состава, разыскивать Сахарка. Тем временем начала напоминать о себе застарелая язва желудка.

– Дидди-Ва-Дидди! – кричал Сахарок. Он резво рассекал по вагону, пощелкивая компостером. – Дидди-Ва-Дидди, Джинни-Гэлл, ЗАПАДНЫЙ Ад, Ад и БелутаХАТЧИ! Приготовьте билетики!

Я тихонько махнул ему рукой. Но тут тучный джентльмен в полосатом костюме дернул его за рукав, а затем разразился длинной гневной тирадой, касавшейся его билета, так что мне пришлось постоять в сторонке и подождать. Сахарок некоторое время делал вид, будто внимательно выслушивает пассажира, но затем навис над ним подобно лиловой грозовой туче. Мужчина сразу же съежился. Роста Сахарку не занимать, и он умеет внушать ужас каждым дюймом своего тела.

– Вот что я вам скажу, сэр, – произнес Сахарок тихим, полным угрозы голосом, – почему бы вам не взять эту ложку и не воткнуть себе в глаз? Хорошенько ею там поворошите. Поглядим, насколько качественно вам удастся вычистить свою глазницу. – Он пробил билет. – Уверяю, и недели не пройдет, как вы будете с ностальгией вспоминать об этом эксперименте.

Его собеседник посерел от гнева, и на секунду мне показалось, что он даже вскочит сейчас со своего места. Но Сахарок улыбнулся, демонстрируя каждую мышцу на своем лице и шее, и пассажир смирился. Тогда Сахарок вставил отрывную часть билета в зажим над сиденьем толстяка и, покачав головой, прошел ко мне в тамбур.

Хотя, по правде сказать, он не столько прошел, сколько протиснулся.

– Давай быстро, Малкольм. У меня еще полно работы.

– Не знаешь, почему мы остановились? – Темные силуэты незнакомцев уже возвращались к соснам. Никто из них даже не оглянулся. Ни единого раза. Они просто растворились во тьме. – Я видел, как Билли Бонс погрузил в вагон какой-то ящик, но стоило спросить его об этом, как он захлопнул передо мной дверь.

Сахарок вытаращил на меня свои жуткие глазищи. За все те три или четыре года, что он служил на поезде, я ни разу не замечал, чтобы они хоть раз моргнули.

– Ты ничего не видел, – заявил он.

– Слышь, ты мне тут не возникай! – Я упер кулаки в бока. – Твоя мамка еще сиську сосала, когда я уже служил проводником на этом рейсе.

Сахарок вдруг словно бы раздулся, превратившись в черную гору мышц с двумя булавочными, пылающими адским огнем глазками.

– Следи за языком, когда говоришь о моей маме!

Волосы на загривке у меня встали дыбом, но на попятный я не пошел.

– А что ты мне сделаешь? – покачал я пальцем у его носа. – Правила тебе известны. Только тронь меня – мигом слетишь с маршрута. Тебя потом никуда дальше Манхэттена не выпустят!

– Да мне по барабану. – На мои плечи опустились его огромные ладони. Говорил он тихо и даже расслабленно. – Вот закончится этот рейс, так мне вообще начхать будет, есть у меня работа или нет.

Он говорил, а его руки все сильнее сжимали мои плечи. Один из огромных больших пальцев лег мне на щеку и накренил мою голову набок. Я ни минуты не сомневался в том, что, если этому парню приспичит, он запросто переломает мне все ребра, а заодно и позвоночник. Он был очень силен. И больше того, он упивался своей силой.

– Я же ничего такого не сказал! – Я был напуган. – И вовсе не собирался обижать твою маму.

Сахарок немного покатал мои слова в голове, а затем его лицо расплылось в мечтательной улыбке.

– Еще бы ты собрался.

А затем он отвернулся.

Я выдохнул. Не могу сказать, что хорошо знал Сахарка. Он лишь недавно влился в команду; тот кондуктор, что был до него, так полюбил зависать в забегаловках и игорных притонах Джинни-Гэлл, что окончательно утратил свое и без того неустойчивое душевное равновесие. Но если кому и было от рождения суждено стать полнейшим мерзавцем, так это Сахарку. Он в прямом смысле явился на свет воплощением ненависти. Поговаривают, что когда повитуха шлепнула его по попе, то рев и выражение на лице Сахарка так ее напугали, что она просто уронила его на пол. Он родился с руками мясника и глазами убийцы. Все остальное его тело просто вынуждено было вырасти до таких габаритов, чтобы вместить столь взрывной темперамент.

А еще рассказывают, что, когда повитуха занесла ногу над Сахарком, собираясь размозжить ему череп, его мать вскочила и избила ее до полусмерти. Мама нашего нового кондуктора была довольно хрупкой женщиной, но ее любовь к своему ребенку была очень сильна. Она переломала повитухе кости и сбросила ту с лестницы. А затем подняла Сахарка, приложила к своей груди и спокойно пела тому колыбельную, пока он не заснул. Вот такая кровь текла в его жилах, из такого теста он был вылеплен.

Тут поезд неожиданно дернулся и снова отправился в путь. Что бы ни произошло, я уже ничего не мог изменить.