Слушатели отметили чтение императора аплодисментами, тот церемонно раскланялся.

Толмач, подбирая слова, старалась точнее передать Ольге поэтические образы.

Внимательно выслушав, княгиня кивнула:

– Всё верно, зимой так и бывает…

– Но как же можно жить и ходить по такому жуткому холоду? – воскликнула невестка, зябко поежившись от одной мысли о страшных морозах.

– Мы привыкли к зиме, – просто ответила Ольга. – У нас в домах топят печи, а когда выходят на улицу, облачаются в тёплые меховые одежды.

– Да, меха у вас знатные, – согласилась Елена.

«Может, рассказать им, как русы зимой после бани в проруби купаются, как обтираются снегом и катаются на санях в праздники? – подумала Ольга. – Нет, не стоит, пожалуй, это ещё более укрепит их в мыслях о наших варварских обычаях…»

Несколько раз княгиня перехватывала на себе взгляд императора – пристальный, будто примеривающийся.

Смуглые, стройные и гибкие невольницы в тонких полупрозрачных одеяниях под журчание чудесной музыки исполняли незнакомый русам танец, двигаясь при этом столь пластично и грациозно, будто сами текли и переливались вместе с волшебными звуками.

– Наши купцы и священники рассказывают, будто зимой на замёрзших реках русы устраивают жуткие побоища друг с другом? – спросил Константин.

«Ну вот, будто мысли мои прочёл», – внутренне изумилась княгиня.

– Такие игрища издревле велись у нас, только теперь запрещены мной, – отвечала Ольга.

– А если кто ослушается? – с лукавой улыбкой продолжал император.

– Кто ослушается, тот для первого раза подвергается принародно кнутобитию, ну а после того и головы лишиться может, – закончила Ольга. При этом в её голосе непроизвольно прозвучала жёсткость, так что никто не усомнился в твёрдости княжеского слова.

Это в очередной раз восхитило Константина, как и последующие рассказы Ольги о её личных поездках за данью и производимых ею судебных разбирательствах по городам и весям, о русских обычаях и празднествах.

Сын и наследник престола Роман – красивый двадцатилетний юноша – говорил мало, но также слушал всё, что говорилось о Руси, с интересом.

После десерта император предложил княгине осмотреть женскую половину дворца и побеседовать о государственных делах. Женщина-толмач осталась в Юстиниановой храмине, а невесть откуда к Ольге и Константину приблизился ромейский толмач с вкрадчивым женоподобным голосом.

В сопровождении толмача Ольга с Константином стали обходить целую анфиладу комнат и залов, назначение каждого из которых Константин подробно объяснял Ольге. Рабыни и евнухи, застигнутые врасплох, простирались ниц перед императором и оставались неподвижными до тех пор, пока владыка с гостьей не исчезал из вида. Ольга никогда не видела столько евнухов. Сытые, с женскими голосами и манерами, они были неприятны княгине.

Наконец, вышли на открытую террасу, увитую виноградными лозами, откуда открывался чудесный вид на Константинополь. По всей террасе в красивых керамических и каменных сосудах произрастали разные цветы и диковинные растения. В развешанных между ними клетках пели и блистали оперением всевозможные птицы. Это было похоже на описываемый христианами рай, и Ольга не могла сдержать восхищения.

Константин остался доволен. Пройдя дальше по террасе, они оказались в самой широкой её части. Здесь стояли удобные диваны, скамьи и кресла с мягкими, расшитыми цветными нитками подушечками на них. На столике из белого мрамора лежала книга в золотом окладе, стояло несколько пузырьков и флаконов.

Император предложил сесть на широкий диван, с которого особенно хорошо были видны золочёные купола храмов, беломраморные дворцы, а дальше синела необъятная морская гладь.

– Твой сын с невесткой – такая красивая пара, – произнесла Ольга. – Сын похож на тебя. А девушек такой чудной красоты, как твоя невестка, я редко встречала…

– Феофано? Правда хороша? Я сам выбрал её для Романа, – отвечал Константин, не уточняя, где именно он её выбирал. – А как твой сын, – спросил он, чуть помедлив, – говорят, несмотря на юный возраст, Сфендослав уже настоящий воин и в походы ходит?

– Какие там походы, шалости да забавы мальчишеские, – махнула рукой Ольга и, чуть заметно волнуясь, произнесла то, что долго собиралась сказать: – Женить его надо, вот и остепенится, меньше о походах думать будет.

Константин ничего не ответил, только хитро прищурил бровь. А про себя подумал: «Понимаю, к чему ты клонишь, Ольга, да только пустое дело родниться с диким скифом, который, как доносят изведыватели, спит на голой земле и ест сырое конское мясо, а по неукротимой натуре одинаков с ужасными своими предшественниками – варягами-язычниками Игорем и Олегом. Как его может вразумить и подчинить византийская принцесса, если он не слушает даже родную мать. Нет, Ольга, у меня есть более приятный мне план…»

Не дождавшись ответа, княгиня поспешила перевести разговор на другое, обратив внимание императора на то, как в лучах заходящего солнца все краски отливали особенно мягкими, нежно-розовыми, пурпурными и оранжевыми оттенками, будто светились изнутри. Бесконечный простор моря и Великая Протока уже подёрнулись вдали голубизной, и Царьград медленно погружался в синеву предвечерних сумерек.

Однако для Константина сей град, и море, и небо являлись более чем привычными, а вот северная гостья несла в себе нечто новое и загадочное.