837

Не муравьём, а стрекозой

мой век я жил и крепко грешен,

а виноградною лозой

бывал и порот и утешен.

838

В этой жизни мелькнувшей земной —

отживал я её на износ —

было столько понюхано мной,

что угрюмо понурился нос.

839

Весь век я наглое бесстыдство

являл, не зная утомления,

и утолялось любопытство,

неся печаль от утоления.

840

Моё лицо слегка порочно,

что для мужчины – не позор,

а просто в облик въелся прочно

моих наклонностей узор.

841

Из воздуха себе я создал почву,

на ней вершу посильные труды,

возделываю воздух даже ночью,

а ем – материальные плоды.

842

Лукав, охотно лгу, подолгу сплю,

и прочими грехами я типичен,

а всё же не курю я коноплю,

и всё же я к мужчинам безразличен.

843

Не трусь я в несчётной толпе

несчастных, за фартом снующих,

а еду по жизни в купе

для злостно курящих и пьющих.

844

Все вышли в евреи, и ныне

в буфетах сидят и в кино,

а я до сих пор по пустыне

плетусь, попивая вино.

845

Тих и ровен мой сумрак осенний,

дух покоя любовью надышан,

мелкий дрязг мировых потрясений

в нашем доме почти что не слышен.

846

Хотя люблю гулящих женщин,

но человек я не пропащий,

и стал я пить гораздо меньше,

поскольку пью намного чаще.

847

Я душу с разумением гублю,

надеясь до конца не погубить,

поскольку вожделею не к рублю,

а к радости его употребить.

848

Стал на диване я лежать,

уйдя на полную свободу,

и не хочу принадлежать

я ни к элите, ни к народу.

849

А лучше всё же стрекоза,

чем работящий муравей,

её бесстыжие глаза

мне и понятней и милей.

850

Всё ясней теперь и чаще я

слышу стыдное и грешное,

изнутри меня кричащее

одиночество кромешное.

851

Я пью, взахлёб гуляю и курю;

здоровью непреклонный супостат,

весь век самоубийство я творю,

и скоро уже будет результат.

852

Сейчас бы и в России не оставили

меня без воздаяния мне чести,

сейчас бы на могилу мне поставили

звезду шестиконечную из жести.

853

Сочтя свои утраты и потери,

поездивши по суше и воде,

я стал космополитом в полной мере:

мне жить уже не хочется нигде.

854

Глухая тьма простёрлась над пустыней,

спит разум, и на душу пала ночь;

с годами наша плоть заметно стынет,

а в мыслях я совсем ещё не прочь.

855

Я брожу по пространству и времени,

и забавно мне, книги листая,

что спасенье от нашего семени —

лишь мечта и надежда пустая.

856

Судьба нас дёргает, как репку,

а случай жалостлив, как Брут;

в России смерть носила кепку,

а здесь на ней чалма внакрут.

857

Тут вечности запах томительный,

и свежие фрукты дешёвые,

а климат у нас – изумительный,

и только соседи хуёвые.

858

Забавно здесь под волчьим взглядом

повсюдной жизни колыхание,

а гибель молча ходит рядом,

и слышно мне её дыхание.

859

Ход судьбы – как запись нотная,

исполнитель – весь народ;

Божья избранность – не льготная,

а совсем наоборот.

860