Мне сон важней иных утех,

ночами сплю и днями мглистыми,

я досыпаю время тех,

кто был разбужен декабристами.

930

Деревья сумрачно растут,

могилы тесно окружив,

я совершил кощунство тут,

журчаньем празднуя, что жив.

931

Память наша густо поросла

дырами на месте стыдных бед,

в ней уже сегодня без числа

разных неслучившихся побед.

932

Хотя надежд у нас избыточно,

ещё прибавится и впредь;

что большинство из них несбыточно,

нам наплевать и растереть.

933

Ни к астрологии, ни к хиромантии

я не кидаюсь, надеясь на фарт,

сердце стучит, как часы без гарантии, —

это верней и цыганок, и карт.

934

Направляясь в мир иной

с чинной непоспешностью,

я плетусь туда хмельной

и с помятой внешностью.

935

Живу я пассивно и вяло,

за что не сужу себя строго:

я дал человечеству мало,

однако и взял я немного.

936

Да, был и бабник я, и пьяница,

и враг любого воздержания,

зато желающим останется

дурной пример для подражания.

937

Умрут со мной мечты мои немые,

лишь там я утолю свои пылания,

где даже параллельные прямые

сойдутся, обезумев от желания.

938

Ждут меня, безусловно, в аду

за влечение к каждой прелестнице,

но, возможно, я в рай попаду

по пожарной какой-нибудь лестнице.

939

Ничуть не думаю о том,

как вид мой злобу в ком-то будит;

потом умру я, а потом

любить меня престижно будет.

940

Я не улучшусь, и поздно пытаться,

сыграна пьеса, течёт эпилог,

раньше я портил себе репутацию,

нынче я порчу себе некролог.

941

Ещё совсем уже немножко,

и на означившемся сроке

земля покроет, как обложка,

во мне оставшиеся строки.

942