Эти соображения, а не планы агрессии или революционной войны, привели к заключению пакта. Советская политика в основе оставалась уравновешенной «реалистической политикой». Формулируя дальнейшие шаги, Сталин, по обыкновению, долго колебался. В этих условиях неминуемо проявились противоположные взгляды. Главными противниками Литвинова, а следовательно и коллективной безопасности, были Молотов и Жданов. Однако их изоляционизм был продиктован искренним желанием отгородить Советский Союз от войны, которая вот-вот должна была вспыхнуть в Европе, а отнюдь не стремлением к революционному выходу из положения35. Сталин же исходил из конкретных возможностей. На протяжении почти всех 30-х годов он выступал за коллективную безопасность, стремясь уберечь Россию от разрушительной войны, пока в конце десятилетия не разуверился в успехе. Напрашивается вывод, что Сталин выбирал не оборонительный союз с Англией и Францией и не пакт с Германией, а такую политику, которая бы наилучшим образом отвечала безопасности Советского Союза.

Принимая во внимание его вполне понятные постоянные подозрения относительно возможности примирения между Англией и Германией, приходится усомниться в том, чтобы Сталин считал пакт стопроцентной гарантией западных границ России. Он не привел ни к скрепленному «кровью и сталью» братству с Германией, ни к возрождению давно забытой мечты о революционной экспансии. Он отразил относительную слабость России и прекрасное понимание того, что рано или поздно России придется встретиться с Германией на поле боя. Как мы увидим, политический курс после подписания пакта 1939–1941 годов дает основания для подобной интерпретации. Сталин сделал выбор в пользу меньшего из двух зол. Было бы ошибкой принимать за чистую монету собственное объяснение Сталина, что, подписывая пакт, он знал, что ему придется воевать с Германией и он стремился лишь к передышке. У Сталина не было альтернативы подписанию пакта. Динамичный ход событий 1939–1941 годов, часто по ошибке рассматриваемых как статический период, вызвал большие перемены в подходах и взглядах. Сталину пришлось реагировать на возникновение германской угрозы дипломатическими и военными средствами. Подготовка к войне началась, когда развернулись события, рассматриваемые в этой книге.

В конечном итоге явной целью договора было стремление использовать передышку. Но нельзя забывать, что в ходе этого процесса перед Сталиным обнажились долгосрочные замыслы Гитлера. Лишь в течение краткого периода во время «странной войны» Москва тешила себя иллюзией, что передышка достигнута. Но когда победоносный вермахт двинулся вперед, хладнокровие и самоуверенность уступили место тревоге и беспокойству.

Во время «холодной войны» было принято исходить из того, что Сталин последовательно проводил заидеологизированную политику, направленную на разжигание войны, которая проложила бы путь к мировой коммунистической экспансии. Суворов, конечно, изучал в военных заведениях курс марксизма-ленинизма, и тем удивительнее ложная интерпретация им основных марксистских положений. Общеизвестно, что ни Маркс, ни Энгельс ни оставили развернутой «военной доктрины». Исходя из пацифистских традиций утопического социализма XIX века, Маркс и Энгельс приветствовали революционную ситуацию, возникавшую во время войн, но одновременно поддерживали пацифистские настроения европейских социалистических партий. Это хорошо видно из уклончивого отношения I Интернационала к франко-прусской войне 1870 года и неспособности II Интернационала принять единую платформу об отношении к войне, начиная со Штутгартского конгресса 1907 года вплоть до самого начала первой мировой войны. Лишь один Ленин считал войну средством ускорения революционных действий. Авторитет Ленина в Интернационале объясняется тем, что он связал революцию 1905 года с поражением России в войне с Японией. Его аналитический доклад, призывающий к поражению своего правительства в войне — что считалось в то время ересью — был представлен на Циммервальдской конференции как мнение меньшинства. Легко было пропагандировать такие взгляды, находясь в эмиграции на лыжном курорте в Швейцарии. Груз ответственности, связанный с нахождением у власти после 1917 года, заставил его быстро отойти от воинствующих позиций. Вырабатывая новую доктрину, создатели Красной Армии могли руководствоваться лишь туманными и противоречивыми заявлениями своих идеологических лидеров. Вскоре им пришлось перейти на оборонческие позиции и разработать совершенно необычную доктрину, которая отвечала как универсальным общим, так и особым советским национальным потребностям.

Чтобы разъяснить кажущуюся «наступательную» доктрину Красной Армии в 1941 году, которая, видимо, ввела в заблуждение Суворова, необходимо описать ее происхождение36. «Осадный» менталитет, характерный для московских политиков до 30-х годов, способствовал дальнейшему развитию теоретических основ военной доктрины. Революционными инновациями занималась удивительная троица: Тухачевский, Триандафиллов и Иссерсон. Главной чертой доктрины был отказ от принятого согласно теории Клаузевица разделения военного дела на стратегический и тактический уровни и введение промежуточного уровня, названного «оперативным»37. Основное достижение доктрины заключалось не в изобретении нового «оперативного уровня», умело втиснутого между «стратегией» и «тактикой», а в теоретическом обосновании существования неизбежных напряжений между этими двумя уровнями, между «целью» и «средствами» ее достижения, между «сковыванием» и «ударом». Таким образом она вобрала в себя оборонительные и наступательные элементы войны. Оперативное искусство заключалось в признании этого состояния напряжений и умении использовать их в конкретной ситуации. С начала 20-х годов не было сомнений в том, что основным средством разрешения внутренних трений является изучение и практическое использование обороны в качестве предпосылки для успешного наступления. В 1936 году Тухачевский опубликовал книгу «Задачи обороны СССР», содержащую анализ этих проблем. В сложном взаимодействии обороны с наступлением не было ничего зловещего, агрессивного и заидеологизированного. Стратегическая цель могла быть оборонительной по своей природе, однако оперативные маневры «глубоких операций», использованных для ее достижения, могли приобретать наступательный характер38. Таким образом, советская стратегия в случае вторжения противника была весьма самоуверенно направлена на быстрый перенос военных действий на его территорию. Целью обороны был перехват инициативы у противника и создание условий для контрнаступления39.

С принятием в 1929 году Полевого устава перед передовыми воинскими частями был поставлен целый ряд задач: от разведки с целью перегруппировки для нанесения главного удара до реального вступления в бой с противником, чтобы помешать ему захватить ключевые позиции и развернуть силы для наступления. Таким образом, они получали боевые задачи, отличные от задач «авангарда» прошлых времен. Дальность действия передовых отрядов зависела от наличия механизированных частей, так как для поддержки авангарда было необходимо быстрое перемещение войск40.

В 1930 году эта концепция получила дальнейшее развитие с введением такого понятия, как «глубокая операция», которая развила идеи, заложенные в «оперативном уровне». Она предусматривала развертывание войск прикрытия, состоящих из бронетанковых соединений, действующих совместно с пехотой и артиллерией, для прорыва линии обороны противника и дальнейшего развития начального успеха путем развертывания оперативных действий на всю ее глубину. Эта теория создавала условия для находящихся на границе войск прикрытия в деле быстрой организации контрнаступления с целью уничтожения главных сил противника на его собственной территории. Ключ к успешному превращению тактических успехов в победу заключался в проведении последовательных оперативных маневров41. Фактически первый эшелон, или «войска прикрытия», как их часто называли, должны были препятствовать развертыванию войск противника, пока происходила мобилизация, переброска и развертывание второго эшелона42.

Новая концепция была включена в Полевой устав 1936 года, в котором предусматривалось «одновременное использование танковых, механизированных, военно-воздушных и воздушно-десантных сил для нанесения ударов и прорыва всей обороны противника, через его тактические позиции на всю оперативную глубину». Предпосылкой успешного выполнения таких целей являлось создание адекватных мобильных сил, что, в свою очередь, требовало ускоренной индустриализации и проведения коренной реформы вооруженных сил. Требовалось резкое увеличение бронетанковых корпусов и создание воздушно-десантных дивизий для успешного взаимодействия с наземными силами43.