Миновало еще несколько томительных минут, а потом послышался глухой стук, словно кто-то всем телом ударился о ворота. Потом — еще раз и еще. Послышался голос. Глухой, низкий, он произнес чье-то имя:

— Аа-а-арь-яа-а… Ма-а-а…

Женщина рядом с Владиславой зашевелилась. Медленно, словно ею двигала какая-то сила, повернулась набок. Свесила одну ногу, вторую. Сползла вниз, Владислава в тревоге подалась вперед.

— Ма-а-а… — продолжал тянуть тот же голос снаружи. Ему протяжно, дрожащими голосами подвывали собаки.

— М-ма-арья…

Владислава осторожно выглянула. Женщина стояла у печи, уронив руки вдоль тела и чуть покачивалась, как во сне. Заунывный голос все тянул на одной ноте, и она, шаркая ногами, поплелась к двери. Взялась за ручку.

— Кирьян?

— Ма-а-арья… пусти-и…

Медленно, словно через силу, женщина потянула дверь, отворяя ее в черный провал сеней. Переступила порог. Прикрыла дверь. Зашаркали удалявшиеся шаги.

Владиславе стало так страшно, что она не думала о том, что делает. Быстро, путаясь в одеяле и платье, слезла с печи и, как была, в одних чулках, бросилась к спящему на лавке Петру. Торопливо затрясла за плечо.

— Что?

Княжна подавилась криком — в нос ей уперся нож. Она шарахнулась назад, но второй рукой Лясота крепко схватил ее за запястье.

— Барышня? Вы чего? — Он приподнялся на локте. Нож исчез из руки как по волшебству.

— Я боюсь, — пролепетала Владислава.

— Извините, если напугал.

— Я не вас боюсь. Я… вы ничего не слышали?

— А что?

— Собаки выли. А потом — голос. Он звал эту женщину, Марью. И она ушла. И… и все!

— Понятно. — Лясота посмотрел на полати, куда, он помнил, забрался старик. Похоже, доспать эту ночь ему не удастся. — Спасибо, что предупредили. Ложитесь, отдохните, а я…

— Я боюсь одна. — Девушка смотрела на него во все глаза. — Можно я с вами?

— Вы чего? — Лясоте показалось, что он все еще спит.

— Пожалуйста! Мне страшно…

У нее опять в голосе послышались слезы. Лясоту затрясло. Эта глупая девчонка что, не понимает, что делает, если лезет в постель к мужчине?

— Вы с ума сошли, барышня, — зашипел он.

— Но мне страшно и… и лучше с вами, чем одной!

Лясота еще боролся с собой и с княжной, когда снаружи раздался странный звук. Крик, стон, рычание — все сразу. Ему отозвались воем собаки со всей деревни. Владислава взвизгнула и рыбкой нырнула под одеяло, прижавшись к Лясоте и обхватив его руками. Уткнувшись ему носом в грудь, она мелко дрожала, и мужчина машинально обнял ее за плечи одной рукой. Вторая тем временем поползла под подушку, нашарила там нож.

Вой-крик не повторился. Собаки повыли-побрехали и затихли. Опять пала обычная ночь, с мышиным писком-шорохом, со скрипом старых половиц и возней домового под печкой. Может, обойдется?

Владислава тепло дышала в шею, постепенно успокаиваясь, а Лясоту всего трясло. Девушка была так близко. Он, казалось, чувствовал ее всю и злился, что между ними одежда — его рубашка и штаны, ее платье. Вспомнился поцелуй прошлой ночью и мягкие, послушные губы. Поддавшись искушению, уткнулся носом в ее волосы, мягко целуя пробор. Думал, это как-то поможет сбросить напряжение — нет, стало только хуже. Ему хотелось целовать ее всю — лоб, глаза, губы, шею, грудь… Что ж она прижимается-то так? Неужели не понимает, что с ним творится? Нет, наверное, понимает, раз обняла двумя руками и сопит носом в шею. А у него аж в глазах темно от желания.

Чтобы хоть как-то отвлечься, прислушался к тому, что происходило на дворе — и выругался сквозь зубы. Вот как же все не вовремя!

Снаружи кто-то был. Он явственно слышал шаги двух человек… или иных существ, похожих на людей. Вот стукнула входная дверь. Ноги зашаркали в сенях. Лясота приподнялся на локте, и Владислава крепче вцепилась ему в рубашку.

— Вы слышите?

— Да.

Кто-то ковылял к двери.

— Мне страшно, — прошептала девушка. Оказывается, это была не внезапно вспыхнувшая страсть, а обычный страх! Он скрипнул зубами от разочарования.

— Знаю. Лежите, барышня, и не шевелитесь.

— А в-вы?

— А меня отпустите. — Видит бог, ему очень нужно на ком-нибудь сорвать свою досаду. И эти люди — или существа, похожие на людей, — явились как раз вовремя.

— Нет! — Девушка вцепилась в его рубашку всеми десятью пальцами.

Дверь заскрипела.

— Да отцепись ты!

Лясота выдрался из рубашки, вывернулся ужом, перекатываясь через Владиславу и падая на пол мягко, как кот. Дверь подалась, и тень в белой длинной рубашке с упавшими на лицо волосами переступила порог. Несколько секунд она стояла, покачиваясь и уронив руки вдоль тела, потом сделала шаг, второй… В нос ударил запах земли, крови и гниения. Упырь?

Лясота вскочил на ноги, не тратя времени, чтобы рассмотреть ночного гостя. На упырей он насмотрелся в юности — и на совсем свежих, еще, как говорится, теплых, и на полуразложившихся, с которых кусками падало гниющее мясо, а в глазницах копошились черви. Этот был свежим. Когда Лясота выпрямился, в руке была трофейная сабля. В другой была зажата мошна, украденная у Тимофея Хочухи. Сейчас он корил себя на все лады за то, что не улучил минуту и не проверил, что там есть. Но что теперь жалеть!